Не стал наглый вожак особо перед хромцом оправдываться, а просто-напросто сгрёб он беднягу Карлиса в охапку и стал его почём зря колошматить. Ну а прочие ребята в драку не мешались, хотя видели все ясно, что верзила Гатис был неправ.
Эта вот пассивность равнодушного большинства всегда Дундура немало удивляла. Как так, он недоумевал, почему люди против насилия не объединяются? Не ведал он ещё тогда, что это в людских сознаниях установка специальная внедрена была от Мары: она совесть у людей словно парализовывала, и не давала им против зла объединяться.
К счастью, у Дундура этой установки не было ни капельки. Оценил он обстановку молниеносно, а потом к Гатису подскакивает, за шкирку его хватает и прочь отбрасывает. Верзила-юнак аж на задницу шмякнулся и кверху ногами полетел в канаву. Силища-то у Дундика была не по летам большая… И пока валявшийся вожак соображал да на ножки, недоумевая, поднимался, Дундур принялся его корить да к совести его обращаться. Разве ж так можно, говорил он, братец! Тебе же сила дана не для того чтобы слабых забижать, а для того чтобы от зла оберегать тех кто послабже!..
Выслушал нравоучения эти уязвлённый пацан и разозлился почему-то ужасно. А ну-ка, заорал он, сваливай отсюда к чёртовой бабушке, шмакодявка ты пузатая, а не то узнает моего кулака твоя башка — не посмотрю я что ты от горшка два вершка!
А Дундик усмехнулся этак хитро, да и заявляет спокойно: ну что же, коли хошь, то бей, только гляди — пожалеешь!
Взъярился сын богатея страсть прямо как. Досадно ему стало, что его сикилявка какая-то ещё стращает. «Ах, так! — взревел он, рожей бурея, — Ну, лови плюху, дурак, коли добром уйти не желаешь!..»
Размахивается он правою рукою да ка-а-к даст мальчонке упрямому по головушке его садовой! Да в тот же самый миг дурным голосом он завопил и за руку быстро схватился. Сломал он её, оказывается, об дубовую Дундикову лбину!
И как ни злился богач Мартиньш на Янкинова сына, а сделать ничего не мог: не Дундур ведь Гатиса бил, а наоборот — все это видели и могли подтвердить. Так и сели папик Мартиньш с сынком своим злобным в калошу.
Ну а дальше — больше. Через годик-другой уже ни кто иной, как Дундур среди окрестных ребят верховодил. И хоть был он годами пока маленьким, но за первого силача именно его людская молва признала: даже взрослые крупные парни и те не могли с ним совладать.
Озорником он оказался отчаянным и никакие правила строгие вовсе его не смущали. То они на лошадях, в полях пасшихся, задумают прокататься, то на огороды поместные набег совершат, а то обчистят ночью баронский сад… А как-то раз сожгла их молодёжная банда барский большой сеновал. До самого аж дотла!
Случайно, конечно, не специально. В войнушку просто они играли, а какая ж война без огня!..
Ну, тут естественно разбирательства начались со стороны поместной администрации, да порки нещадные всех провинившихся. Хотели было и Дундура прислужники с муйжи выпороть, но он им не дался, из цепких лап вырвался и на целую неделю в лес убежал, покуда всё там мал-мало не устаканилось.
Только ведь самое тяжкое наказание легло на родителей обвиняемых. Повелел барон Франц за сожжённое своё имущество втридорога с несчастных взыскать. А какие у ограбленных людей деньги? Таковых в бедняцких карманах негусто всегда бывало, а кое у кого не водились эти кругляки отродясь.
Ладно, думает Дундур — деньжат я достану, или я не буду я!..
Взял он, да и украл из баронского племенного стада жеребца вороного в яблоках. Ускакал он на нём подальше и продал в цыганский табор. А цыгане уж знали, куда его девать. Деньги же вырученные роздал Дундур родителям поротых ребят. Те барону его же денежки возвертали, и от кабалы долговой поизбавились.
Но не одними только проказами Дундик наш выделялся. Папаше Янке здорово помогал он по хозяйству. И вот какая удивительная способность в нём проявилась: стоило ему на лодочке своей по озеру прокатиться да на свирели сладкозвучно поиграть — а уж рыбы в сети битком прямо набивалось. Успевай только её вытаскивать да продавать затем в городе!