— Чтобы быть вольными и жить, — робко обнял ее Алик, стараясь не дышать.
— Алик! — возмущенно вскочила Таня. — Думала хоть ты не философ, не болтун. Как вы мне надоели. Давайте включим музыку и потанцуем.
Ее муж сбросил лопухи наушников, переспросил, чего от него хотят, и с радостью выполнив предложение:
— Вынесем колонки! Один момент, я сам все сделаю.
— Алик, пойдем со мной, — потянула чикиндиста за руку Таня. Они опять оказались на кухне.
— Что от мужа прячешься? Зови! — Алик тряхнул флягой и снова разлил на две чашки.
— Это он не будет пить. Водку бы или спирт. И вообще… Прибереги — на двоих в самый раз.
В распахнутом тулупчике она выскочила во дворик, бросила горсть снега в лицо Алексею, схватила бубен, закружила вокруг костра, споткнулась, упала, хохоча.
Сергей схватил ее за руку:
— А ну, дыхни!
Таня задергалась, вырывая руку:
— Пусти, дурак!
И тут выстрелом в тишине прозвучала пощечина. Таня пискнула, бросилась, целясь ухватить Сергея за бороду, он оттолкнул ее. Она осела в снег под окном, но тут же вскочила и юркнула за дверь.
Сергей сел. Руки его дрожали, лицо было бледным и смущенным.
— Я всегда говорил: пьянство и община несовместимы. Мы погубим и себя, и идею, — голос его срывался. Слова эти предназначались для Алика.
Недобрая усмешка расплылась по лицу Виктора.
— Так что ты там говорил про свободу личности? Лучше всех знаешь, как сделать нас счастливыми? — Вдруг он с кошачьей ловкостью метнулся к распахнувшейся двери. В проеме стояла Таня с обрезом. Тот самый — узнал Алик.
Прогрохотал выстрел, завизжала, рикошетя по скале, размазываясь по ней, дробь.
Алик пригнулся, телом прижав к земле Анну. Сверху лавиной обрушился снег, накопившийся на маскировочной сетке.
Алик поднял голову, стряхивая с волос снег. Грохот выстрела еще звенел в ушах. Сергей, белый и припорошенный, дрожащими руками искал на лице очки.
Его жена с воплем бросилась на Татьяну и наткнулась на Виктора, держащего обрез за теплый ствол.
— Повеселились?
— Повеселились! — громко и спокойно сказала Людмила. Встала, прямая, гордая, отстранила мужа от двери.
— Она могла тебя убить! — в истерике билась жена Сергея.
Алик, довольный устроенным скандалом, тоже оставил костер, вошел в зал следом за Анной, выскользнувшей у него из-под руки, встал возле погасшего камина. Не замечая его, вошел Виктор, перепрыгивая через две ступеньки, мягко взбежал по лестнице на второй этаж.
Алик придвинул кресло, сел. Остро пахло теплой золой. Хмель проходил, в ушах все еще звенело. Лишь мгновение при свете костра он видел Татьяну с обрезом. Но уже по тому, как она его держала, как поднимала, прицеливаясь, бросался в глаза навык к оружию. «Неужели она, Куколка?»
Алик встал, поднялся в свою комнату. Здесь было тепло и уютно. Под абажурчиком из блестящей жести горела маленькая лампочка. Во фляге булькало — оставалось еще не меньше половины. Алик поискал глазами посуду — не было.
Открыл шкаф. Надписи на планке не было — чуть приметен был след от скобления.
В дверь постучали. Он сунул флягу под подушку, открыл, разочарованно вздохнув, пропустил Татьяну.
— Анку ждал! — то ли спросила, то ли заявила она, и в глазах ее полыхнул высокомерный холодок. — Анка — натура тонко чувствующая, глубоко переживающая, это только я могу все терпеть. И вообще, — ухмыльнулась подкрашенным ротиком, — не придет твоя Анка, у нее… мигрень… У тебя что-нибудь осталось?
Алик вытащил из-под подушки флягу, тряхнул ею возле уха.
— Стакан бы?!
Татьяна вышла и вскоре вернулась с кувшином напитка, с пухлой лепешкой и с двумя чайными чашками.
Алик разлил самогон, посмеиваясь:
— А ведь ты могла замочить этого гуся, как пить дать!
Татьяна плутовато улыбнулась. Веселое настроение возвращалось к ней:
— Пугнула бы, и все дела. А ты уже подумал наверное, что я зоологопатологический убийца. — Она помолчала, держа чашку в руке, кокетливо вздохнула:
— Все вы, мужики, сволочи! Если бы не Файка да не Витька, он бы у меня на коленях прощения просил.
— Будто вы, бабы, не сволочи? — чокнул чашкой о чашку Алик.
— За сволочей, которые хотя бы не прикидываются альтруистами!
Алик выпил, крякнул, отщипнул кусочек лепешки.
— Я не все заумные слова знаю — институтов не кончал?
— А это вроде Сереги, — тряхнула она милой головкой. — На словах — сама любовь, а на деле — сам видел… Неудачники любят поучать и воспитывать.
— Веселая у вас компашка. Сначала казались мне такими благочинными, как богомольцы, а потом — как все. — Он закурил. — Меня не удивишь. Жизнь потерла. Сызмальства этого коллективизма хлебнул. В летнем саду бывало кино гонят — надо успеть место на дереве занять — значит, без ужина остался. Ночью придешь, есть хочется, лезешь в хлеборезку, а там уже ждут воспитатели. И по морде тебя твоим куском: у кого воруешь, у себя воруешь, тебя народ кормитпоит, а ты? Треплются-треплются, потом нагребут нашей же жратвы полные сетки, тебя подзовут: «Отнеси ко мне домой!» — И твою же конфетку тебе за работу.