— Все мы верим во что-то, — вздохнул Алексей, вставая: — вопрос — во что?
Религий много, и в каждой свой бог.
— Ваше дело, конечно, в кого верить. Но узнают казахи про этого, с длинной балдой, засмеют. А скажете, что это русский бог — всех русских опозорите: над всеми, кто живет в округе потешаться будут… И у меня с ними отношения испортятся.
Лицо Алексея вспыхнуло. Он подскочил, будто колючка попала под зад. Алик повел глазами по скальной стенке, мотнул головой, не зная, что сказать.
— Ты мне поможешь спуститься?
Алексей отложил книгу. Подрагивающие руки его были чистыми, будто и не работал. Закрепившись к концу троса, Алик кивнул колонисту:
— Ты там за меня попрощайся, скажи что-нибудь. — Он оттолкнулся ногами от скалы и заскользил вниз. Чтобы не оставлять следов, он пробрался по камням и по лавинному выбросу до вытаявшей полянки под кулуаром, там нашел свой старый раскисший след, потоптался на нем и зашагал к дому, посмеиваясь. «Пусть инспектора поломают голову, если захотят выследить, куда ходил».
К избушке Алик подошел в темноте. Из трубы летели искры, среди кустарника желтело окно, затянутое полиэтиленом. Хозяин переступил порог с дубиной в руке, сел на порог.
— Алик?! — засуетился лесничий. — Мы тебя ждали до темноты. На верхней дороге машина сломалась… Герасимович ногу подвернул… опухла.
— Это кто? — кивнул Алик на двух незнакомцев, не глядя в их сторону.
— Из Алма-Аты, охотинспекция, — виноватым голосом заговорил казах-лесничий, потряхивая двумя руками ладонь чикиндиста. — Опухла нога…
— Меня ваши ноги не колышут! — процедил Алик. — Я в городе в чужие дома не лезу, хотя бывает — спать негде. Может, у меня здесь был магнитофон за полторы тысячи? Докажи, что не украли?
Седой русский мужик, лет пятидесяти, вытащил алюминиевую флягу, набулькал в кружку, протянул ее хозяину избы:
— В горах другие законы — здесь друг другу помогать надо!
— Уж кто бы говорил про это, только не ваш брат. — Алик выждал секунду, не принимая кружку, но все-таки взял.
— Выпей, поговорим, — протянул бутерброд с городской колбасой тот, что помоложе, чернявый, русский или татарин. — Мы к тебе по делу.
Алик выцедил холодную водку, подобрел, обмяк. Наложил в тарелку соленых груздей, выставил на стол, бросил заварку в кипевший на печи чайник.
— Барсов встречал? — спросил старший, примериваясь к милицейскому тону, входя в начальственный раж.
— Мало ли кого я встречаю, — угрюмо проворчал чикиндист.
— Поймать сможешь? — снова подлил ему из фляги седой.
— Я любого инспектора за грешным делом поймать могу, а вот привлечь, как они меня, не получается, — ухмыльнулся Алик, совсем подобрев от выпитого.
— Короче, все официально, за хорошие деньги нужно отловить двух барсов и четыре горных барана. Сети, снасти дадим. Возьмешься?
— Я этим не занимаюсь!
— Да брось ты ломаться, будто мы не знаем, чем ты на Усеке занимался…
— Убивать — убивал! — куражливо закурил Алик, выпустил струю дыма. — Но живьем дикарей не ловил. Нет на мне такого греха.
— Да какая разница? — заносчиво вспылил молодой.
— Нехорошо! — серьезно ответил чикиндист. — Свободному зверю умереть плевое дело. А чтоб в клетку, моими руками… Во! — сунул он дулю под нос инспектору. Тот смутился, сразу став похожим на благородного туриста-очкарика.
— Все под богом ходим! — пробормотал.
— Только бог у каждого свой и дорога тоже! — отрезал Алик и полез в спальник. Фляжка была пуста, засыпая, он подумал, что надо обить дверь жестью, навесить прочный пробой и с какого-нибудь столба содрать табличку с перекрещенными костями: «Не влазь! Убьет!»
7
В апреле стояла хорошая погода, и Алик почти каждый день работал на склоне.
Давно ли казалось, год только начинается, все еще успеется, но вот уже май на носу, скоро зацветет эфедра, а он не нарезал плана. В конце апреля потянулись вверх по ущелью на конях местные браконьеры, сняли несколько волчьих петель.
Вскоре должны были появиться охотники за пантами. Для Алика охотничий сезон кончился. Он сложил в рюкзак спальный мешок, котелок и отправился убирать на лето капканы и петли.
Вернулся всего-то через четыре дня. На тропе были следы трех лошадей в заводских подковах. Еще издали Алик приметил с облегчением, что замок цел и дверь на месте. Только в десяти шагах увидел разорванный на оконном проеме полиэтилен.
— Ну, сволочи, — выругался, сбрасывая рюкзак.