— Да о том ли разговор, Алексей, — запальчиво кипятился Сергей. — Я не о нас, я вообще, за идею. Давно ли, за одну только высказанную вслух мысль, меня выперли из аспирантуры, затаскали и упрятали. А теперь такие возможности…
Было далеко за полночь. Колонисты спали. Луна на ущербе клонилась к западу.
Ее свет упал на постель через узкое окно, в котором — протяни руку — скала со сверкающей звездами полоской неба над ней. Анна была и ласковой, и страстной, и благодарной. Не говоря о своем пристрастии напрямик, она уже ничего не скрывала, понимая, что Алик обо всем давно догадался.
— Сегодня ты меня спас, Медведь!
— Зачем ты это делаешь? — как можно мягче спросил он и провел пальцем по исколотым венам. Она отдернула руку.
— Я же тебя не спрашиваю, зачем ты пьешь всякую гадость!
— Бросала бы ты и выходила за меня замуж Я бы и дом построил, и пить по свински бросил, — Алик постарался сказать это серьезно и торжественно, но почувствовал, что получилось комично.
Анна прыснула, уткнувшись лицом в подушку. Успокоившись, повернулась к нему. Ее губы змеились в полутьме.
— Была уже замужем. Был муженек, не тебе чета, пару костюмов имел перед свадьбой, квартиру и даже «москвич». Правда, когда пьян — мало чем от тебя отличался. И какое значение для вас имеет образование, гардероб: все вы одинаково похожи на скотов. Как я вас ненавижу! — вдруг с сильным чувством прошептала она. — Отец был алкоголиком, муж попался не лучше: напьются, облюются, распустят слюни, заведут свои пьяные беседы… Вонь, грязь… Ты меня такой видел? Вот в том-то и разница, мой милый Медведь. Лучше вообще не иметь мужа, чем пьяницу!
Такого Алику еще не говорил никто. Его много раз унижали в жизни, но не так.
Вся прежняя жизнь, все, чем дорожил, было попрано. Да, пил он порой некрасиво, но ведь не алкаш. Выпивка давала ему и удаль, и уважение знакомых, и самоуважение, и умные мысли, и глубокие чувства. Как встретиться с другом и не выпить? Страдать или радоваться без бутылки? Он верил в глубине души, что даже лежа в полном отрубе среди улицы или сидя в «обезъяннике», он был Аликом-волчатником, да, бухариком, но ведь не гнусным пидором — дохлой наркотой. На какое-то время он даже растерялся от ее слов и молчал: это она, оказывается, не желала снисходить до него и по какой причине… Обида клокотала в горле.
— Не сравнивай бухло и иглу, — заговорил он срывающимся голосом. — Я могу пить, а могу и не пить… А ты через пять лет старухой станешь… Если доживешь!
Анна резко поднялась, подтянув колени к груди, сжавшись в комок, как ежик.
— Уходи! — прошипела с такой злобой, что говорить о чем-то или извиняться ему не пришло в голову. — Получил за сотню молодую красивую бабу у нее на квартире и в расчете!
Алик вздохнул, свесил босые ноги на пол, стал одеваться. Сколько он думал об этом разговоре, подбирал слова. Все равно вышло не так. Он спустился в темный зал. Тускло мерцала маленькая лампочка. Лунный свет падал на пол через окна.
Скалился во тьме деревянный мужик, усы его топорщились, бессонные глаза буравили мрак. Девочка Леля восхищенно смотрела в каменную стену глазами будущей женщины. «Наверное, все это они бросят, и опять год за годом будет стоять Башня, такой, какой ее для чего-то создал Бог, — подумал Алик с тоской.
— А может быть, пусть живут, как умеют? — Но тут же выплеснулась обида: — Да я пятнадцать лет в лесу… Будут они меня учить, как надо жить. На склон!
Пусть поработают, как я. За свободу платить и платить надо!»
Он пробрался в кочегарку, где оставил рюкзак, вынул и проверил фонарик.
Плотно закрывая двери, вернулся в зал, коснулся рукой плеча девочки: «Леля, помоги мне!» Через дворик тихо вышел на перемычку и, изредка мигая фонариком, направился прямо к гребню.
Ему пришлось на ощупь полазить по скалам, прежде чем он нашел тропу. И луна, как назло, была на другой стороне гребня. Наконец-то он добрался до места, где полка обрывалась. У края в трещину был вбит скальный крюк, его нельзя было заметить снизу. Значит, здесь и ходит стрелок. Но не таскает же он всякий раз с собой лестницу. Алик стал светить по трещинам возле себя и вскоре нашел короткую веревку с двумя карабинами на концах. Сел, размышляя, как ей пользоваться.
Это были перила, и для того, чтобы их навесить, нужно было найти, по крайней мере, еще один крюк. Скорей всего их должно было быть — три. Один из них — под рукой. Алик положил найденную веревку на место, достал из рюкзака свою и пропустил конец через ухо скального крюка. Удерживаясь за нее рукой, свесил ноги в пропасть и стал нашаривать носком сапога трещину. Ноги нашли надежную опору: иначе и быть не могло. Он посветил вверх и увидел серьгу карабина, висящего на другом скальном крюке. До него можно было дотянуться рукой. Сделав еще шаг, Алик пропустил веревку через этот карабин, распластавшись по стене, сделал еще один шаг. Теперь он уже знал, где искать третий крюк. Прижимаясь животом к скале, он сделал еще шаг, вылез на полку, прополз несколько метров на четвереньках, встал, выдернул за собой веревку, и, подсвечивая под ноги, пошел к жандарму.