— Но что хоть врачи-то говорят? — взволнованно переспросила мать. — Как операция-то прошла? Что из тебя слова клещами вытягивать приходится!
— Ну, завтра всё ясно будет! Я же тебе сказал! — с легким раздражением ответил Илья. — Но скорее всего она выживет, — все же, не удержавшись, добавил он.
— Так она… выздоровеет?.. — осторожно переспросила мать. Пауза перед последним словом была еле заметна, но Илья ее все же уловил. Он почувствовал, что раздражение его почему-то усилилось.
— Я не сказал: выздоровеет, — почти грубо отрезал он. — Я сказал: выживет.
— Значит, она инвалидом на всю жизнь останется? — еще более осторожно уточнила мать.
— Мам! Ну, о чем ты говоришь?! — совсем уже раздраженно закричал в трубку Илья. — Еще не ясно вообще, выживет ли она? Ты понимаешь это?! Причем здесь: инвалидом, не инвалидом?! Она еще вообще умереть может! Ты что, не понимаешь!!??
— Да нет, понимаю, конечно, понимаю! Успокойся, Илюша, не волнуйся, — мать сразу же пошла на попятный и принялась его успокаивать. — Я понимаю, как тебе сейчас тяжело! Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — уже почти спокойно буркнул он.
— Тебе Вера Ивановна не звонила? (Вера Ивановна, мать Наташи, жила в другом городе.)
— Нет.
— Ну, позвонит, наверное, еще. Привет там ей от меня передай.
— Хорошо, — нехотя ответил Илья. Ему почему-то хотелось побыстрее закончить разговор. — Ладно, мам, я тут уборку генеральную затеял. Холодильник размораживаю. Давай уж тогда завтра созвонимся. Как будут новости, я тебе сразу сообщу.
— Только ты сразу звони! Как только что-то новое узнаешь! Я волноваться буду!
— Хорошо, хорошо! Как только из больницы выйду, сразу перезвоню!!! — опять сорвался на крик Илья. — Не забуду!
— Ну ладно, ладно, Илюша! Ты успокойся, не кричи так. С тобой правда все в порядке? — обеспокоенно поинтересовалась мать. — Может, мне к тебе приехать?
— Нет! Не надо ко мне приезжать! — опять чуть не закричал Илья. (Только этого еще не хватало!) — Я себя совершенно нормально чувствую. Ну, всё, давай до завтра! А то холодильник течет.
— Ладно, хорошо, хорошо… Не забудь только завтра перезвонить!
— Да не забуду!!
Илья в бешенстве бросил трубку. Его прекрасное настроение куда-то вдруг бесследно испарилось. Разговор с матерью оставил в душе какой-то непонятный, тяжелый и неприятный осадок. Он сам не мог в нем сразу да конца разобраться и понять, чем, собственно, вообще он вызван? Обычный, вроде, разговор…
Убравшись, Илья включил на всю телевизор и до глубокой ночи сидел, тупо и бездумно уставившись в мягко мерцавший голубоватый прямоугольник экрана. Словно пытаясь таким образом уйти от каких-то подспудно зревших в нем и пугавших его самого мыслей и вопросов, о которых он вообще бы предпочел не думать.
Телефон он благоразумно отключил еще днем, сразу после разговора с матерью. Он и сам не знал, зачем он это сделал. Точнее, не хотел знать. Делал вид, что не знает. Предпочитал не задавать себе этого вопроса. Как и многих других. Он чувствовал, что эта страусиная политика, попытка спрятать голову в песок, ничего не видеть и ни о чем не думать — глупа, недальновидна и даже по сути глубоко оскорбительна для него самого (он что, боится? боится взглянуть в лицо правде? в чем дело-то?), но ничего не мог с собой поделать.
Он действительно боялся. Боялся думать. Боялся самого себя. Быстрее бы завтра уж наступило!
Часа в четыре утра Илья выключил наконец телевизор и лег спать. Так поздно (вернее, рано) он обычно никогда не ложился и поэтому надеялся, что усталость его сморит, и он сразу же заснет. Часов до двенадцати дня. А то и до часу. А там, пока умоешься, позавтракаешь… Глядишь, вот уже и три!
Однако расчеты его не оправдались. Заснуть ему так и не удалось. Стоило ему только прилечь, как все те мысли, которые он от себя так упорно гнал, сразу же нахлынули на него со всех сторон.
А действительно, если она (он почему-то избегал в этих своих размышлениях называть жену по имени) инвалидом на всю жизнь останется? Лежачим больным? Да не если, а точно! Она сейчас в таком состоянии, что у нее и энергии-то жизненной почти не осталось. Все, что он сможет сделать, это перераспределить ее так, чтобы она какой-то полурастительный образ жизни вела. Еда-питье, ну и… всё остальное. Кстати, насчет всего остального. Она ведь и ходить, скорее всего, под себя будет.
Илья никогда не любил думать на такие приземленные темы — ну, как-то неприятно ему это было! как и любому почти мужчине — но сейчас было не до брезгливостей и не до сантиментов. Морщись, не морщись, а убирать-то за ней кому-то надо! Деваться некуда будет. Ну, станет, конечно, мама помогать, но не может же она тут поселиться! Да и он сам этого не хочет. По крайней мере, до сих пор не хотел. Они же так стремились отделиться, жить отдельно от родителей!..