Мои опасения оправдались. Вот уже третий день он искушает меня, и под натиском внушенных им мыслей, постоянно толкающих меня на самые неожиданные поступки, я все больше прихожу в ужас. Кто у кого в плену? Да, он сидит на цепи в темнице. Но моя воля скована им, я его раб, я больше не принадлежу себе. Сегодня утром он снова заставил меня прийти к окошку в дверце темницы и заявил, что имеет очень важное сообщение для экклесии. Мне он его сообщить отказался - только народному собранию. Я опять почувствовал, что испытываю непреодолимое желание тотчас же выпустить его и привести на агору, и в панике убежал подальше от храма, чтобы не поддаться этому желанию. Я знаю, что он хочет. Он сумеет подчинить своей ужасной воле все народное собрание, и его не только освободят, но и сделают главным жрецом. Выпустить его на волю с такими могущественными способностями?
О нет! Моя рука их похоронит...
...На этой цитате из трагедии Еврипида "Медея" (стих 1619-й) обрывается найденная нами рукопись, хотя дальше еще идет довольно большой кусок чистого, неисписанного папируса.
ОГОНЬ - ХРАНИТЕЛЬ
В трудных обстоятельствах сохраняй рассудок.
Гораций
1
Званцев. Ну, мой почтенный крот, что ты скажешь об этом любопытном документике?
Скорчинский. Документике! Ты даже отдаленно постигнуть не можешь, какую ценность он для нас представляет!
Званцев. Подумаешь, занимательная байка о склоках двух древних жуликов!
Скорчинский. Вот, вот! Многие, не занимающиеся специально античной историей, наверное, так его и расценят: "Занимательный документик, довольно занятный, знаете ли, рассказ о кознях хитрого жреца, пытавшегося выжить из города своего соперника две тысячи лет назад..." А для нас это просто клад. Сколько тут интереснейших сведений, тонких деталей, которые просто недоступны твоему пониманию!
Званцев. Ладно, не будем переходить на личности. Вернемся к нашим древним героям. Откуда же он все-таки взялся, этот загадочный Сын Неба?
Скорчинский. Это меня тоже больше всего интересует.
Званцев. А почему? Что в нем такого особо удивительного? Ловкий фокусник и обманщик, больше ничего! Ты ведь, помнится, говорил мне, что в те суеверные времена таких проходимцев немало бродило по свету. Еще приводил мне в пример легендарного Аполлония Тианского с его липовыми чудесами: поразительные пророчества, воскрешение мертвых, способность переноситься по воздуху в любое место, - да он сто очков вперед даст нашему Сыну Неба! Почему ты молчишь?
Скорчинский. Слушаю и восхищаюсь твоими быстрыми успехами в античной истории.
Званцев. Ну а честно - о чем ты думаешь?
Скорчинский. Не забывай, что жрец писал только для себя, зашифровывал свои записи. Значит, он был искренен и вовсе не склонен сочинять какие-то пустые байки о вымышленных чудесах. Верно? И напрасно ты называешь этого странного пришельца ловким обманщиком. Есть в его поведении немало загадочного, заставляющего серьезно задуматься. Зачем, например, ему понадобилось создавать какой-то новый язык для укрепления дружеских связей между греками и соседними племенами?..
Званцев. Ты даже не поверил в возможность этого, а я оказался прав насчет этого древнего языка.
Скорчинский. Я потому и не мог поверить, что такая идея казалась мне совершенно невероятной для тех времен. Но ведь это факт. И другие его поступки заставляют крепко задуматься. Большой интерес к технике, попытки создать какие-то машины, чтобы облегчить труд рабов. И в то же время высмеивает суеверия, разоблачает всякие проделки жреца. Как хочешь, а круг его интересов показывает, что это был вовсе не какой-то шарлатан, а пытливый исследователь.
Званцев. Не забывай еще о том, как он пытался создать какую-то летательную машину, обломок которой нашел Алик Рогов! Жалко, что от нее так мало осталось, невозможно представить конструкцию. Вряд ли это был планер - скорее нечто вроде орнитоптера. Но все равно: человек, задумавший две тысячи лет назад создать орнитоптер, имел гениальную голову на плечах. Это ему, конечно, не удалось бы - над подобной задачей до сих пор бьются инженеры. Но размах его мне по душе, настоящий изобретатель. Ты прав: это была какая-то незаурядная личность. И какой поразительный дар гипнотического внушения, телепатии! Слушай, я бы не удивился, если бы он в самом деле оказался Сыном Неба.
Скорчинский. Космическим гостем?
Званцев. Да! Вспомни, как описывает жрец его появление: страшный грохот и вспышка на безоблачном небе, словно промчалась колесница легендарного Фаэтона. Очень похоже на приземление космического корабля!
Скорчинский. Но не мог же он высадиться один. Куда же делись остальные?
Званцев. Погибли, попали в плен к таврам, улетели в аварийном порядке, позабыв про него, когда началось землетрясение, - почем я знаю? Надо искать, копать дальше, идти по его следам! Где, кстати, проволока, которую ты нашел в пещере?
Скорчинский. Ты же знаешь: отдал в милицию.
Званцев. Молодец! Надо ее немедленно оттуда вызволить. Мне почему-то кажется, что она как-то связана с этим Сыном Неба...
Скорчинский. Мне тоже. Я же тебе рассказывал, что у этого скелета была какая-то необычная, лобастая голова. Да вот тебе фотография, посмотри сам.
Званцев. Вполне подходит под описание жреца. И помнишь: жрец пишет, что Уранид уединяется для размышлений в пещерах? Может, это ты его череп нашел в пещере и из-за тебя он превратился в кучу пыли, растяпа?! Теперь проволоку не погуби. Как только приедешь, забери её из милиции и высылай мне. Мы тут проведем анализы. А сам не трогай, упаси тебя бог!..
Скорчинский. Ладно.
Званцев. А мне тут, чтобы не скучать, дай еще черепков из твоих коллекций.
Скорчинский. Можешь ты, наконец, сказать, зачем они тебе нужны?
Званцев. Я же тебе говорил: совершенствуем метод палеомагнетизма. Ясно? А подробнее объяснять - все равно не поймешь, голова у тебя слишком гуманитарная.