Музыкальный зал располагался в восточном крыле дворца, там, где первые лучи солнца могли проникнуть сквозь ледяные стены. Виктор остановился у входа, пораженный красотой помещения. Зал был выстроен как огромная раковина, с идеальной акустикой. Ледяные колонны были созданы как органные трубы разной высоты и толщины. По всему пространству были расставлены инструменты из льда — арфы из замерзших водяных струй, барабаны из полых ледяных сфер, флейты из прозрачных сосулек.
Кристина стояла у центральной арфы, ее пальцы касались струн, созданных из замерзшего воздуха. Звук, который она извлекала, был не мелодией, а скорее эхом мелодии, призраком музыки, который когда-то жил в этих стенах.
— Ты играешь? — спросил Виктор, входя в зал.
Кристина обернулась, и на ее лице промелькнуло выражение, которое он еще не видел — смущение. Как будто она была застигнута за чем-то слишком личным, слишком человеческим.
— Я помню, как играла, — ответила она, убирая руки от струн. — Когда была человеком, я любила музыку больше всего на свете. У меня был учитель — старый менестрель из южных земель. Он говорил, что у меня талант.
— И что случилось с этим талантом?
Кристина провела рукой по поверхности арфы, и лед зазвенел тихим, печальным аккордом.
— Теперь я могу воспроизвести звуки, но не могу почувствовать музыку. Знаешь, в чем разница между мелодией и музыкой?
Виктор покачал головой.
— Мелодия — это последовательность звуков. Музыка — это эмоция, воплощенная в звуке. Я потеряла способность чувствовать, поэтому могу создавать только мелодии.
Виктор подошел ближе, изучая ледяные инструменты. Каждый из них был произведением искусства — совершенный по форме, изящный в деталях. Но в них не было тепла живого дерева, металла, натянутых струн. Это были памятники музыке, а не живые инструменты.
— А ты? — спросила Кристина. — Ты помнишь музыку?
Виктор кивнул и начал тихо напевать — старую песню своего клана, боевую балладу о героях прошлого. Его голос был низким, хриплым, но все еще способным нести мелодию:
— Встает над фьордом алая заря, зовет на битву северная сталь. Не страшен воин смерти и огня, коль честь его чиста, как в море даль.
В ледяном зале песня звучала странно — слова о тепле и страсти в царстве вечного холода. Но Кристина слушала, и что-то в ее лице менялось. Не эмоция — эмоций у нее больше не было — но память об эмоции, отголосок того времени, когда музыка могла тронуть ее душу.
— Красивая песня, — сказала она, когда он замолчал. — Грустная, но красивая.
— Все наши песни грустные. Мы северный народ, мы знаем, что зима всегда побеждает лето, что смерть всегда побеждает жизнь. Но мы поем, потому что песня — это наш способ сказать, что мы здесь, что мы живы, что мы помним.
Кристина задумчиво кивнула.
— Я хочу попробовать что-то, — сказала она внезапно. — Хочу понять, можем ли мы... почувствовать снова.
— Что ты имеешь в виду?
Кристина подняла руки, и воздух в зале начал сгущаться. Из снега и льда начали формироваться фигуры — высокие, изящные, андрогинные существа с лицами неопределенного пола и возраста. Элементали, но не такие, как обычные слуги Кристины. Эти были особенными.
— Музыкальные элементали, — объяснила она, наблюдая, как создания обретают форму. — Я хочу создать оркестр, который будет играть не просто звуки, а чувства. Наши воспоминания о чувствах.
У каждого элементаля в руках материализовался инструмент: один получил скрипку из черного льда, другой — флейту из прозрачного кристалла, третий сел за клавесин, который вырастал прямо из пола зала.
Но создание музыкальных элементалей требовало от Кристины не просто магической силы, а воспоминаний. Она должна была вложить в каждого из них частичку своих человеческих переживаний — радость от первого поцелуя, печаль от потери, восторг от танца в объятиях возлюбленного.
— Это будет болезненно, — предупредила она Виктора. — Я отдаю им то немногое, что у меня осталось от человеческой души.
— Позволь мне помочь, — сказал Виктор и положил руку ей на плечо.
Через прикосновение он поделился своими воспоминаниями о музыке. Звуки арфы Ингрид, песни, которые пели воины у костра, музыка на свадьбах и похоронах. Мелодии его детства, когда мать пела ему колыбельные, и юности, когда он сам пытался сочинять стихи под звездным небом.
Их воспоминания смешались, создавая нечто новое. Элементали начали меняться — в их ледяных лицах появилось что-то похожее на выражение. Не настоящие эмоции, но имитация эмоций, настолько совершенная, что почти неотличимая от оригинала.