Хитроумный бог редко посещал свою дочь, и его визиты всегда означали перемены. Иногда хорошие, иногда плохие, но всегда значительные. Локи был воплощением хаоса, и даже царство мёртвых не могло остаться незатронутым его присутствием.
Хель знала о приближении отца задолго до его появления. Связь между ними была сильнее смерти, сильнее изгнания, сильнее времени. Она чувствовала его присутствие, как приближающуюся бурю, как изменение давления перед землетрясением.
— Моя госпожа, — тихо сказал Бальдр, подходя к трону. — Ваш отец пересёк границы царства.
— Я знаю, — ответила Хель, не поворачивая головы. — Интересно, что привело его на этот раз.
— Может быть, он просто соскучился по дочери? — предположила Нанна с мягкой улыбкой.
Хель усмехнулась — звук получился одновременно мелодичным и пугающим.
— Локи не знает, что такое простые человеческие чувства. Если он пришёл, значит, задумал нечто грандиозное. Или катастрофическое. Для него это одно и то же.
Локи появился в тронном зале не как обычные посетители — через врата смерти или мосты между мирами. Он просто материализовался из воздуха, как будто реальность искривилась вокруг его присутствия. Высокий, стройный, с огненно-рыжими волосами и зелёными глазами, полными хитрого ума. Чёрная мантия развевалась вокруг него, каждая складка переливалась, словно была соткана из северного сияния.
— Моя прекрасная дочь, — сказал он, делая театральный поклон, который мог быть и проявлением уважения, и скрытой насмешкой. — Как процветает твоё царство?
Двор мёртвых расступился перед ним — не из страха, ибо смерть освобождает от большинства страхов, а из осторожности. Все знали, что присутствие Локи означает изменения, а мёртвые предпочитали стабильность.
Хель изучала отца холодным взглядом. Её живой глаз смотрел с любопытством, мёртвый — с подозрением.
— Отец, — ответила она, и в её голосе звучало эхо тысяч голосов мёртвых. — Что привело тебя в мои владения? Обычно ты избегаешь напоминаний о смертности.
— Избегаю? — Локи засмеялся, и звук его смеха заставил стены дворца задрожать. — Дорогая моя, я ищу смертность. Ищу её новые формы, её неожиданные проявления. И сегодня я принёс тебе рассказ о самой интересной форме смертности, которую видел за тысячелетия.
Хель подняла бровь — единственную, которая у неё была.
— Расскажи, — приказала она, откидываясь на трон.
— Не здесь, — Локи оглянулся на придворных. — То, что я хочу сказать, предназначено только для твоих ушей.
Хель жестом отпустила свой двор. Мёртвые поклонились и разошлись, оставив отца и дочь наедине. Это был знак того, что Локи добился своего — он заинтересовал её настолько, что она готова была выслушать его без свидетелей.
— Теперь говори, — сказала Хель, когда последний из придворных покинул зал.
Локи подошёл ближе к трону, его движения были грациозными, как у хищника.
— Скажи мне, дочь моя, когда ты в последний раз встречала кого-то, кто не боится смерти?
— Глупый вопрос. Здесь полно тех, кто не боится смерти. Они уже мертвы.
— Нет, нет, — Локи покачал головой. — Я говорю о живом. О том, кто ходит по земле, дышит воздухом, но при этом не страшится твоей власти.
Хель задумалась. Таких действительно было немного. Некоторые герои, опьянённые славой, некоторые мудрецы, постигшие суть бытия, редкие святые, обретшие веру сильнее страха.
— Допустим, такие есть. И что?
— А что, если я скажу тебе о том, кто не просто не боится смерти, но уже прошёл через неё и вернулся? О том, кто умер, но живёт? О том, кто стал больше человека, но сохранил человеческую душу?
Теперь Хель была заинтригована по-настоящему. Она выпрямилась на троне, её мёртвый глаз засветился интересом.
— Продолжай.
Локи начал свой рассказ медленно, смакуя каждое слово. Он говорил о Викторе не как о фактах, а как о загадке. Воин, который был смертным, стал бессмертным, но сохранил душу смертного. Творение Одина, которое обрело собственную волю. Орудие богов, которое полюбило древнюю магию льда.
— Его зовут Виктор, — сказал Локи, произнося имя так, словно пробовал дорогое вино. — Когда-то он был сыном ярла, мечтавшим о славе и любви. Теперь он — нечто большее и одновременно меньшее.
— Один из творений Всеотца? — спросила Хель. — Таких было множество. Что делает этого особенным?