— Кто ты такой? — спросил он ровным, лишённым эмоций голосом.
— Бальдр, сын Одина, — ответил незнакомец, откидывая капюшон.
Лицо, которое открылось взору Виктора, можно было назвать идеально прекрасным. Правильные черты, ясные глаза, золотистые волосы. Само воплощение божественной красоты и благородства. Но в этих глазах читался гнев — холодный, праведный гнев бога.
— Я пришёл остановить тебя, Страж Севера, — продолжил Бальдр. — Ты слишком долго уродуешь мир своим присутствием.
Виктор усмехнулся — первая эмоция, которую он выказал за много лет.
— Остановить меня? — переспросил он. — И как ты собираешься это сделать, сынок Всеотца?
— Ты был создан служить, а не разрушать, — Бальдр сделал шаг вперёд, и от его тела исходило мягкое золотистое свечение. — Проклятие отца должно было сделать тебя защитником, а не чудовищем.
— Защитником чего? — В голосе Виктора появились нотки насмешки. — Защитником мира, который украл у меня единственное, что имело значение?
— Мира, который страдает из-за твоей слепой ярости! — Бальдр поднял посох, и тот засветился божественным огнём. — Посмотри, что ты натворил! Позади тебя тянется полоса мёртвой земли в тысячи миль! Сколько людей лишились домов? Сколько детей умерло от голода, когда их поля покрылись льдом?
— Мне всё равно, — спокойно ответил Виктор.
— Неправда, — Бальдр покачал головой. — Я вижу тебя насквозь. Внутри ты всё ещё человек. Всё ещё способен чувствовать вину, боль, сострадание. Лёд в твоём сердце — это не проклятие. Это выбор.
— Ты ошибаешься, — Виктор положил руку на рукоять меча. — Лёд — это всё, что у меня осталось от неё. И я не позволю тебе или кому-то ещё отнять его у меня.
— Тогда я заставлю тебя остановиться силой.
Бальдр взмахнул посохом, и воздух наполнился золотым светом. Это была сила чистая и благородная, предназначенная не для разрушения, а для исцеления, для изгнания тьмы.
Но Виктор уже не был тем, кого можно было исцелить.
Он выхватил Кровопийцу, и древний клинок засиял в ответ на божественную магию. Семьдесят лет скитаний, семьдесят лет ярости и отчаяния превратили меч в нечто большее, чем просто оружие. Теперь он был частью самого Виктора, продолжением его воли.
— Не заставляй меня убивать тебя, мальчик, — предупредил Виктор. — У меня есть дела поважнее.
— У меня тоже, — ответил Бальдр и атаковал.
Битва была яростной, но короткой.
Бальдр сражался как истинный бог — его движения были точными, сильными, исполненными божественной грации. Посох в его руках рассекал воздух, оставляя светящиеся следы, а каждый удар мог бы сокрушить гору.
Но Виктор сражался как существо, которому нечего терять.
Семьдесят лет скитаний закалили его не хуже любого воина. Семьдесят лет боли превратили каждое движение в смертельное оружие. А главное — он больше не сдерживался. Не было больше сомнений, жалости, попыток сохранить противнику жизнь.
Кровопийца встретила посох Бальдра, и воздух взорвался вспышкой света и тьмы. Божественная сила столкнулась с силой проклятья, и на мгновение весь мир замер.
— Ты не понимаешь, — прохрипел Бальдр, отступая под натиском Виктора. — Я не могу умереть! Мать взяла клятву со всех вещей в мире не причинять мне вреда!
— Со всех? — Виктор нанёс серию ударов, заставляя бога отступать. — Уверен?
Лезвие Кровопийцы прошло между блоков Бальдра и полоснуло его по предплечью. Показалась кровь — золотистая, светящаяся, но настоящая.
— Невозможно... — выдохнул Бальдр, глядя на рану.
— Твоя мать забыла об одной вещи, — усмехнулся Виктор, продолжая атаку. — О проклятых мечах, выкованных до рождения мира. Мой клинок старше клятв твоей матери.
Следующий удар Бальдр уже не смог заблокировать. Кровопийца прошла сквозь его защиту и вонзилась в грудь, прямо в сердце.
Бог света широко раскрыл глаза, глядя на клинок, торчащий из его груди.
— Этого... не может быть... — прошептал он.
— Ещё как может, — холодно ответил Виктор и провернул лезвие.
Бальдр рухнул на колени, а затем упал лицом вниз. Золотистое свечение его тела угасло, оставив только обычный труп.
Виктор выдернул меч и вытер лезвие о плащ мёртвого бога. Странно, но он не чувствовал удовлетворения от победы. Только пустоту. Ещё одно препятствие устранено, больше ничего.
Он уже собирался уйти, когда заметил кое-что странное.
Кровь на лезвии не стиралась. Золотистые капли божественной крови словно впитались в металл, заставляя его светиться изнутри. А в голове Виктора вдруг зазвучал голос — слабый, едва слышный, но знакомый.