"Я уверен, что ты станешь великим воином", — заверил его Джем.
Джонатан Вейланд наклонил лохматую голову с копной золотистых волос, чтобы скрыть легкий румянец на щеках. Одиночество мальчика слишком ярко воскресило воспоминания Джема о той ночи, когда он высек эти инициалы на трости, о той долгой и холодной ночи, когда он привыкал к новой ледяной сдержанности Безмолвного Братства в своем сознании. Он не хотел умирать, но предпочел бы смерть этой ужасной отрешенности от любви и тепла. Лишь бы он мог умереть в объятиях Тессы и держа Уилла за руку. Но у него украли эту возможность. Казалось невозможным остаться подобием человеческого существа среди костей и бесконечной тьмы. Когда инопланетная какофония Безмолвных Братьев угрожала поглотить все, чем он был, Джем крепко держался за свою жизнь. Не было никого сильнее этого, и только один он был таким сильным. Имя его парабатая было криком в бездну, криком, который всегда получал ответ. Даже в Безмолвном городе, даже с тихим воем, настаивающим на том, что жизнь Джема больше не его собственная, а общая жизнь. Больше не мои мысли, а наши мысли. Больше не моя воля, а наша воля. Он бы не согласился на такое расставание. Мой Уилл. Эти слова означали что-то другое для Джема, чем для кого-либо другого могло значить: мое неповиновение против посягательства темноты. Мое восстание. Моё, навсегда.
Джонатан потыкал носком ботинка в палубу, бросив на него косой взгляд, и Джем понял, что мальчик пытается рассмотреть его лицо под капюшоном. Захария натянул капюшон глубже, погружаясь в тень. Несмотря на неудачу, Джонатан Вейланд улыбнулся ему. Джем не ожидал от этого страдающего ребенка какого-либо проявления доброты, и это заставило его задуматься, что, вероятно, Джонатан Вейланд может вырасти и стать чем-то большим, чем просто великим воином. И, может быть, однажды у него появится парабатай, чтобы научить быть тем человеком, которым он хотел стать.
«Есть связи крепче любой магии», говорил себе Джем в ту ночь, держа в руке нож и делая глубокие надрезы. И он сделал зарубку: взял имя Захария, что означало «помнить». «Помни его, - наказал себе Джем. - Помни их обоих. Помни причину.
Помни единственный ответ на единственный вопрос. Не смей забывать».
Когда он поднял голову, Джонатана Вейланда уже не было рядом. Джему было жаль, что он не поблагодарил ребенка за то, что тот помог ему вспомнить.
* * *
Раньше Изабель не доводилось бывать в Нью-йоркском пассажирском речном терминале.
И место ее не впечатлило. Здание напоминало стеклянно-металлическую змею, а они, вынужденные ждать, словно сидели в ее животе. Корабли напоминали стоящие на воде склады, когда Изабель невольно сравнивала их с кораблями Идриса, похожими на пиратские.
Они проснулись в кромешной тьме, сейчас же едва светало и вдобавок было кошмарно холодно. Алек кутался от дующего со стороны воды ветра в толстовку, а Макс капризничал, недовольный ранним подъемом. Хотя оба ее брата были довольно капризными, так что Изабель не знала, чего и ожидать.
Она заметила отца, спускавшегося по трапу, и мальчика рядом с ним. Рассвет ложился на воду тонкой золотистой полоской. Ветер пускал волны с гребешками по реке, играя с золотистыми локонами мальчика. Его спина была прямой и стройной, словно рапира.
Одет он был в темную облегающую одежду, напоминающую какую-то униформу. И он был весь в крови. Потому что принимал участие в сражении. А мама с папой до сих пор не позволяли им с Алеком сразиться ни с одним крошечным демоном!
Изабель, уверенная в том, что брат разделит ее чувства предательства и несправедливости, обернулась к Алеку, только чтобы обнаружить, как тот пялится широко распахнутыми глазами на незнакомца, словно на него с утра снизошло какоето откровение.
Вау, – выдохнул Алек.
А что насчет того вампира? – возмущенно спросила Изабель.
Какого вампира?
Мать шикнула на них.
У Джонатана Вейланда были золотистые волосы и глаза, однако глаза представляли собой лишь отражающую блестящую поверхность, словно захлопнутые металлические двери какого-нибудь храма. Он даже не улыбнулся, остановившись напротив них.
«Лучше уж верните того Безмолвного Брата», – подумалось Изабель.
Она кинула взгляд на мать, однако та смотрела на мальчика со странным выражением лица.
А тот смотрел в ответ.
Я Джонатан, – сосредоточенно произнес он.
Здравствуй, Джонатан, – проговорила мать Изабель. – Меня зовут Мариза.
Приятно познакомиться.
Протянув руку, она прикоснулась к его волосам. Джонатан, хоть и вздрогнув, остался стоять неподвижно, позволяя Маризе пригладить взъерошенные ветром золотистые локоны.
Думаю, было бы неплохо тебя подстричь, – заметила она.
Это было произнесено настолько в стиле мамы, что Изабель не удержалась от улыбки, закатив глаза. Этот Джонатан на самом деле нуждался в стрижке. Кончики волос касались воротника, неровные, как будто тот, кто стриг их в последний раз, не особенно заботился о качестве выполнимой работы. Он вообще создавал впечатление бездомного животного с грубым мехом, готового зарычать, хотя это по сути было странным сравнением.
Мама подмигнула:
Ты станешь еще красивее.
Такое вообще возможно? – сухо осведомился Джонатан.
Алек рассмеялся. А Джонатан выглядел удивленным, будто бы не замечал его до этого.
Изабель подумала о том, что мальчик, возможно, вообще ни на кого не смотрел, кроме их матери.
Дети, поздоровайтесь с Джонатаном, – заговорил отец Изабель.
Макс смотрел на него с трепетом. И даже уронил на пол своего плюшевого зайца, рванув вперед и обняв Джонатана за ногу. Тот снова вздрогнул – на этот раз скорее инстинктивно – пока до него дошло, что двухлетний ребенок не собирается его атаковать.
Привет, Джонатин, – пробормотал Макс, прижимаясь лицом к ткани чужих брюк.
С осторожностью Джонатан похлопал ребенка по спине.
Но братья Изабель не разделяли братской солидарности по отношению к Джонатану Вейланду. Всё накалилось, когда они вернулись домой и завели неловкий разговор, хотя всем жутко хотелось разойтись по постелям.
Джонатин может спать в моей комнате, потому что мы любим друг друга, – предложил
Макс.
У Джонатана есть собственная комната. Пожелай ему спокойной ночи, – произнесла Мариза. – Вы сможете увидеться после того, как все отдохнут.
Изабель отправилась к себе, но заснуть так и не сумела – слишком уж была взволнована.
Она как раз красила ногти на ногах, когда до ее слуха донесся тихий скрип двери в коридоре.
Она подскочила – на одной ноге ногти сверкали черным лаком, а на вторую был натянут пушистый розовый носок – и метнулась к двери. Она просунула голову в щель, различив, как напротив из своей спальни точно так же выглядывал Алек. Вдвоем они наблюдали за тем, как силуэт Джонатана Вейланда исчезает в коридоре, после чего Изабель зажестикулировала брату, пытаясь понять, пойдет ли он с ней.