Возле него в непривычной для акалеля молитвенной позе застыла неподвижная человеческая фигура. Сам Акхан, доберись он сюда первым, сел бы на монолит, подогнув под себя ноги, выпрямив спину и развернув грудную клетку так, чтоб ветер высоты свободно продувал все его естество. Однако странный паломник поступил совершенно иначе. Он опустился перед камнем на колени, сложил ладони рук лодочкой и опустил голову на грудь. Казалось путник совершенно отрешился от окружающего мира. Он явно не слышал приближеня чужака и тем более не собирался нападать сам. Акхан устыдился своей излишней настороженности и, опустив меч, с силой вдвинул его в ножны.
Досадливое движение принца оказалось слишком резким, клинок через чур громко звякнул об украшенный золотыми пластинами деревянный чехол. Звук далеко разлетелся в морозном воздухе и заставил склоненного перед камнем человека вздрогнуть. Акхан выругал себя за эту оплошность, но было уже поздно. Паломник обернулся.
Это была минута!
Оба смотревших друг на друга человека сначала застыли в полном изумлении, а потом машинально отступили назад. Принц уперся спиной о колонну, а незнакомец споткнулся о монолит и с размаху сел на него, продолжая, как загипнотизированный смотреть на Акхана. По его лицу пробежала гамма чувств — растерянность, ужас и, наконец, полная паника. Губы зашептали что-то невнятное, а пальцы сами собой схватились за тяжелый гиперборейский меч, болтавшийся на боку. Но вместо того, чтоб напасть Акхана, незнакомец вытянул оружие и, слабо вскрикнув, швырнул его в противника, как ребенок бросает игрушкой в напугавший силуэт на стене. Меч загрохотал по камням, а паломник опрометью, не разбирая дороги, бросился бежать из кромлеха, при чем совершенно в другую сторону от лошади и поклажи.
Акхан зачарованно смотрел ему в след. Незнакомец несколько раз споткнулся, ткнулся в обломки колонны, упал, но так и не обернулся. Через минуту его рослая фигура скрылась за гребнем холма.
Принц стоял, как громом пораженный, не в силах оторвать взгляда от растаявшего в тумане призрака. Не смотря на холод, волосы на его лбу взмокли, а по спине ручьем побежал пот. Дело в том, что акалель только что столкнулся в кромлехе с самим собой.
Да, именно. Первый паломник, столь глубоко погрузившийся в молитвы у монолита, не мог быть ни кем иным, кроме него самого. Только… совершенно белым! То же лицо, руки, волосы, но, словно покрытые инеем.
«Плохо дело, — подумал Акхан, зачерпнув рукой пригоршню снега, и с силой растирая им лоб. — Встреча с собственным призраком предвещает смерть». Тот факт, что незнакомец был одет, как житель далекого северного Ареаса, в тяжелый меховой плащ, высокие теплые сапоги и вооружен иначе, чем принято у атлан, принц расценил самым худшим для себя образом. «Нельзя скрыть иглу, на которую ты сел, — сказал он, — я видел свою внутреннюю сущность, которую так старательно пытаюсь утаить от всех. С каждым днем она становится все заметнее. Страшно, что перед самой смертью это чужое полностью поглотит меня». Ему показалось нестерпимой сама мысль, что крылатая Атлат и змееногий Дагонис отвергнут его и заставят влачиться в темный дом теней Ареаса, где он для всех чужой.
Акалель наклонился и подобрал брошенный призраком меч. Хорошее дорогое оружие — может быть, через чур широкое и тяжелое в лезвии? Нет, он этого бы не сказал… Глаза Акхана расширились от удивления, а губы сжались. Ему показалось, что он уже где-то видел этот клинок. Но где? На память пришло короткое беспорядочное видение, посетившее его после церемонии «возложения змея», когда у акалеля случился солнечный удар. Тогда сияющий меч ушел от него в землю. Теперь появился, словно из недр горы! Может ли принц из дома Тиа-мин взять его? Будь он простой игрушкой, трофеем… но что-то мешало Акхану взглянуть на клинок с это точки зрения. Перед ним лежало нечто большее. Нечто, принадлежащее ему. Но совершенно невозможное для него!
Принц не заметил, как в глубокой задумчивости перебрался на камень и сел, положив меч на колени. Если представшее его глазам видение и было ответом, то он получил его совсем не на те вопросы, которые задавал духам. Или… Акхан прищурился. Неужели его хотят убить из-за примеси гиперборейской крови? Но почему сейчас? Почему не 25 лет назад, когда он был еще ребенком и не успел принести ни вреда, ни пользы? А именно теперь, когда акалель много лет не выпускает оружие из рук, мечась от одной заморской колонии к другой? Подобное предположение было абсурдно и все же оно застряло в голове Акхана.