Мне почудилось, что какие-то горячие искры вдруг взорвались под моими глазными яблоками, а чьи-то пальцы больно ущипнули за виски.
— Случается по-разному, — ответила я.
Он не дал мне договорить:
— Они все равно что умирают? Или когда пропадают — это другое?
Итак, Гилье возобновил игру на воображаемом поле для «Гуська». И я тоже, вместе с ним. К чему он клонит?
— Иногда да, а иногда нет, — сказала я, пытаясь выиграть время. Он, чуть понизив голос, немедля продолжил.
— Моя мама в Дубае, потому что… потому что она пропала, — сказал он. — Так написано в коричневом кожаном альбоме, везде-везде, в нем лежат новости и фотографии из газет. Но, наверно, это как с Мэри Поппинс: она, когда пропадает, возвращается на небо, немножко отдохнуть, это значит, что она не умирает, но ее тут нет, вот почему про нее говорят, что она пропала, правда?
Я сглотнула комок, попыталась снова улыбнуться, хотя голова болела все сильнее: щипки в области висков были только началом. Часы на столе показывали 19:03, за стеной пискнул мобильник, а потом под ножками кресла заскрипел паркет, что-то шмякнулось на пол Мануэль Алтунес выругался сквозь зубы:
— Как же меня все за… — И осекся.
Мы с Гилье переглянулись. Он поерзал на стуле, глянул на часы. А потом сказал:
— Вы тоже уедете или, наверно, все-таки нет?
Вопрос застал меня врасплох. Я замялась, и ом сглотнул слюну. А потом снова спросил, чуть понизив голос: — Просто… взрослые всегда уезжают, правда?
Наши взгляды скрестились, и я только сознательным усилием воли заставила себя не опускать глаза.
— Гилье, мне когда-нибудь тоже придется уехать.
Он улыбнулся, но на улыбку это было почти непохоже:
— Я очень-очень хочу, чтобы вы не уезжали.
Теперь улыбнулась я. Через силу, но все-таки улыбнулась.
— Что ж, пока можешь об этом не беспокоиться.
Он скривил губы и медленно почесал нос.
— А когда-нибудь придется беспокоиться?
Я заколебалась. Подумала, что сейчас ему лучше не сообщать, что после рождественских каникул я вряд ли вернусь в эту школу — ведь я подменяю штатного психолога только до конца триместра. Да, момент неподходящий, но и врать не хочется — мне что-то подсказывало, что лучше не обманывать. Во всяком случае, когда говоришь с Гилье. Гадая, как лучше ответить, я огляделась по сторонам, и на глаза попался железный флюгер за окном.
У меня отлегло от сердца.
— Гилье, я уйду из вашей школы, когда ветер переменится, — сказала я, — когда флюгер укажет на север.
Он широко-широко раскрыл глаза, закусил нижнюю губу.
— Правда? — спросил он и тоже уставился в окно. — Совсем как Мэри?..
Я кивнула:
— Да, как Мэри Поппинс. Но это секрет. Только между нами, договорились?
Тараща глаза, он медленно закивал, расправил плечи.
— Да. Да. Да. Обещаю никому не говорить.
— Отлично.
Повисла пауза, и через несколько секунд мы снова услышали из приемной покашливание.
Гилье мало-помалу ссутулился. Свет в его глазах погас.
— Наверно, мне пора домой, — сказал он, взял с пола рюкзак, застегнул. Соскользнул со стула, но выжидающе замешкался у стола. — А на следующий четверг вы ничего не зададите?
Вопрос стал для меня сюрпризом, но заронил идею. «Больше никаких рисунков», — подумала я.
— Да, — сказала я. — Конечно, задам.
— Ага, — и он улыбнулся.
Я встала, медленно обошла вокруг стола, помогла ему надеть рюкзак. Погладила его по голове, растрепав волосы.
— К следующему разу напиши мне сочинение.
Глаза Гилье широко распахнулись, лицо озарила улыбкой:
— Ура! Вот здорово!
Я тоже с облегчением заулыбалась:
— Замечательно. Расскажи мне, пожалуйста, как ты ездил с мамой и папой этим летом в Лондон. — Он замер, оглянулся, поднял на меня глаза. — А еще расскажи, как вы ходили слушать пение Мэри Поппинс. И в общем… обо всем, о чем захочешь.
Несколько секунд Гилье смотрел на меня серьезно-серьезно. А потом пожал плечами и кивнул.
— И про после тоже написать? — спросил он.
Я хотела было сказать: «Не надо», но осеклась — в его глазах промелькнуло что-то такое…
Переспросила:
— Про после?
Он пошел к двери. я за ним. В дверях он обернулся и сказал.
— Да. Про после.
Я снова потрепала его по голове.
— Конечно. Почему нет?
Он нажал на дверную ручку. Мануэль Антунес сидел на корточках у кресла и подбирал разбросанные по полу бумаги — наверно, выпали из его ежедневника, он его держал в другой руке вместе с мобильником. Уставился на нас, насупился — как будто мы его застигли за сомнительными делами.