— Мне бы хотелось поговорить с вами о Гилье, — начала я.
Он удивленно выгнул бровь и почесал щеку, но промолчал.
— На сеансах я подметила, что ваш сын испытывает какое-то… беспокойство, и сначала я не понимала, в чем дело, — было лишь какое-то интуитивное ощущение. Но в конце концов кое-что прояснилось.
Мануэль Антунес с нетерпеливой гримасой склонил голову набок.
— А-а.
Только это и сказал.
Я сделала глубокий вдох. По идее передо мной сидел тот же Мануэль, который по четвергам заходил сюда за Гилье, — неразговорчивый, сдержанный мужчина, но сегодня его окружала какая-то новая аура. В его внутреннем мире произошла какая-то перемена.
— Думаю, я знаю, что происходит с Гилье, — сказала я наконец, глядя ему в глаза.
Он снова выгнул бровь. И спросил:
— Думаете? — И уперся локтями в стол.
— Да, думаю, что знаю.
Несколько секунд он смотрел мне в глаза, не мигая. А потом покачал головой.
— Ну так расскажите, что думаете, — буркнул со скучающим видом.
Сглотнув слюну, я продолжила:
— Гилье так скучает по маме, что у него появился страх, что она не вернется. — Мануэль Антунес даже бровью не повел. Даже не пошевелился. — Именно по этой причине, сеньор Антунес, ваш сын цепляется за волшебство. Именно с этой целью он хочет стать Мэри Поппинс — чтобы внушить себе, что она… что ваша жена вернется.
Он опустил глаза. Закашлялся.
— Сеньор Антунес, Гилье тяжело переживает эту… разлуку, — сказала я. — Думаю, для него было бы очень хорошо, если бы ваша супруга смогла общаться с ним более-менее напрямую.
Он снова выдохнул через нос, а потом медленно покачал головой, несколько раз. И в конце концов ответил.
— Это невозможно, — сказал он просто.
— Да, я уже знаю, как сложно это организовать при ее графике работы. И Гилье тоже это знает, но, возможно, одного телефонного звонка было бы достаточно. — Я решила проявить настойчивость. — Если бы Гилье мог поговорить с мамой, почувствовать, что она рядом… поверьте, все было бы совсем иначе. Ему требуется какое-то доказательство, какое-то подтверждение, что она все равно рядом и он может на нее положиться. Неужели я слишком многого прошу?
Он смерил меня ледяным взглядом: я даже почувствовала легкий озноб.
— Как вы сказали — «слишком многого»? — спросил с металлом в голосе.
Я кивнула.
— Вы же ничего не знаете, — пробурчал он сквозь зубы. — Никто ничего не знает, — повторил, не отрывая от меня глаз. — Как легко обо всем судить отсюда, посиживая в теплом кабинете, выносить другим приговор — словно они только и ждут, пока вы им скажете, что они должны делать. — Моргнул, сжал кулаки что есть сил. — А у нас и других забот хватает.
— Сеньор Антунес, я только хочу…
— Вы только хотите совать нос в чужие дела, потому что получаете за это зарплату, — взревел он. — Как и почти все на свете.
Сдержанный человек, каким он был всего мгновение назад, вдруг обернулся израненным зверем. Я задумалась, в чем же причина, а он по-прежнему таращился разъяренно, тяжело дыша, все так же сжимая кулаки.
— Я же сказал сеньорите Соне, что толку из этого не выйдет, — пробурчал он под нос, разжал руки, опустил глаза. — Да, так и сказал, и кто же прав — я!
Я сделала глубокий вдох. Вспышка гнева миновала, но воцарилось напряженное, как тугая струна, молчание. Выждав несколько секунд, я снова заговорила:
— Сеньор Антунес, я же знаю, что вы не меньше нас, а, наверно, даже сильнее переживаете за сына.
Он поднял глаза, насмешливо скривил рот.
— Да-а, знаете? — спросил с притворным изумлением.
— Знаю. А еще я знаю: вы прилагаете усилия, чтобы… эта разлука… была для него не такой мучительной.
Он опять уперся локтями в стол, подпер руками голову.
— Ну-ну, — сказал он. — Вы такая наблюдательная. — И добавил: — Всякий скажет, что вы психолог.
Это замечание я пропустила мимо ушей. Если годы меня чему-то и научили, так это не принимать на свой счет то, что может наговорить в сердцах отец пациента.
Выдвинула ящик стола, взяла папку, лежавшую сверху, достала ксерокопию письма и ту самую половинку страницы, найденную мной на полу в приемной.
— Сеньор Антунес, я знаю: это вы пишете письма, которые Гилье получает от мамы.
Он нахмурился, весь как-то закаменел. Рявкнул:
— Не говорите глупостей. Мне только этого и не хватало.