Первым надумался глянуть в окно Кольша. Тяжелая книжка выпала у него из рук на пол, и он соскочил с подоконника:
— Робя! Живо книжки в шкап и на вышку! Ефимко эвон хромает сюда!
Нам бы обождать на чердаке, когда дойдет сама Матрена, откроет с замка школу и зайдут они с Ефимкой туда, но с перепугу мы мигом скатились с лестницы и мимо Ефимка рванули по домам — Витька на Одину, мы с Кольшей к своему Пожарскому заулку.
— Воры, воры! Держи воров! — завыл Ефимко. Он и без того злой на всех, кто не калека, а тут и вовсе злоба накатила — раз не догнать ему младше себя.
Только у себя в огороде под черемухой и отдышались мы с братом. Вроде, никто не гнался за нами и никто не видел нас, а нам казалось, что сейчас у школы сбежалась вся Юровка и хромой Ефимко рассказывает людям, как Колька и Васька Микитины с Витькой Паршуковым обворовали школу. И нам стало страшно вовсе не потому, что напонужает мама. Это привычное, и рев наш будет слышать лишь сестра Нюрка. Ничего в жизни не брали мы чужого, и тятя сколько ни находил лис в капканах, всегда мы разыскивали, чьи они, и отвозили, бывало, в дальние деревни. Не у кого-то, а у нас, когда жили в селе Бараба, ночью украли с огорода большущий невод. Если что и таскали мы крадче, то лишь тятины пистоны — ребятам постарше, да сами раз схлопали в школе. А завтра все назовут нас ворами, скажут маме, бабушке и сестре, что мы с Кольшей воры. И куда, куда нам деться от позора?!
— Васька! Сходим в избу, сумки отнесем, и если мама дома, скажем после уроков оставляли, — постукивая зубами, оказал Кольша.
Мама стирала в деревянном корыте наши перемывахи, и, не поднимая потное лицо, коротко молвила:
— Похлебка в печке у загнеты. Поешьте и воды принесите.
Стемнело совсем, когда мы с братом вернулись к черемухе, где на лопушки репейника ссыпали давеча чину. Сели и пригорюнились.
— Что делать-то, Кольша?
— Думать неча, к тяте на фронт пойдем. Тятя нас не прогонит, мы ему помогать станем.
— А што мы поможем?
— Воевать, чо больше!
— Кто нам даст оружья? Я из тятиных и то не стреливал.
— Тогда ты патроны будешь заряжать, а мы с тятей стрелять по немцам.
— Не, Кольша, не дадут нам оружья.
— А мы рогаток наделаем. Резину я с лета приметил на окошке в кузнице. Стеколко там разбито, с улки вытащим. Все равно она не нужна, полуторку колхозную когда еще на фронт послали.
— Как мы найдем фронт?
— Найдем! Сыздали услышим, где стреляют.
— А когда мы пойдем и покуда?
— Перво-наперво, в Барабу, пропиталом запасемся.
— Маму, Кольша, жалко, потеряет она нас.
— Хы! Лупить-то ей нас не жалко! Сказывать не станем, я на сумке химическим карандашом печатными буквами написал, куда мы ушли.
— Чо ты напечатал?
— Што нас не теряйте, мы к тяте на фронт пошли. Давай чину собирай — и айда! — перешел брат на шепот.
— Кольша, Васька! Где вы? — крикнула мама в ограде. — Хватит вам болтаться на улке!
А мы уже перелезли прясло Пожарского загона и побежали за резиной в колхозную кузницу, что на берегу Маленького озерка. Не будь рядом Кольши, я бы заревел. Но теперь я боялся выказать трусость — вот не возьмет меня с собой на фронт, и я тятю не увижу, и в школу никак нельзя идти…
Кольша тихонько вытянул лепень резины и спрятал за пазухой.
— Рогаток, Васька, много выйдет, резина больно хорошая, — похвалился брат. — Теперь возле озерка, а потом огородами на поскотину. Улкой не побежим, попадаться на вид никому не надо.
Осенями по огородам, когда выкопают картошку и уберут овощи, даже днем можно пробежать, а в потемках и вовсе никому дела нет, кто треснул пряслом или зашуршал подсохшим картовником. Поэтому мы с братом не прислушиваемся и не озираемся на избы, топаем напрямик. За последним огородом Петра Петровича Мальгина тянется вдоль берега Большого озера полоска колхозной капусты. Кольша не удержался, свернул тугой, скрипучий вилок. А как выбрались на дорогу, стало легко и ничуть не боязно. Волки, тятя говаривал, охотников за версту обходят, мы же сызмальства пропахли порохом возле него.
— Разинет завтра Ефимко хайло, — рассуждает Кольша, хрумкая капустой. — Сам-то ворюга! Ногу-то, думаешь, где он изувечил? А в яму к Михаилу Партизану лазил по сметану. И как удирал от дедушка, изгадал в старый колодец. Воды в нем не было, а вот паклю-то Ефимко изломал, то и хромает… Бабушка сказывала: кто ворует, тот пуще всех на других орет. Ничо, попадется Ефимко ишшо не раз на воровстве. А мы чо, ничего не украли, мы на войну пошли.