— Ударяешь за ударницами? — посмеялись над ним. — Или за трудоднями?
— Своих некуда девать, — торопливо ответил старикашка и, беспокойно поглаживая седые пушистые усы, добавил: — Нуждаюсь в хорошем человеке.
— Бери на выбор. Здесь все хорошие.
— Такому орлу отказа не будет.
— Уверен, — старикашка важно приосанился и, подлетев к знакомой Анны Михайловны, смоленской колхознице, вкрадчиво спросил: — Вдова?
— Замужем, — сказала та, улыбаясь.
— Пречудесно, — обрадовался старикашка. — Мне замужнюю и надо.
Анна Михайловна пошутила:
— Отобьешь?
— Отобью, — раздул старикашка усы и продолжал деловито: — Ребят много?
— Да ты серьезно? — отшатнулась колхозница.
— Сватаю. Очень серьезно… Могу удостоверение показать.
— С ума сошел! — сказала Анна Михайловна.
Старикашка жалобно вздохнул.
— Что поделаешь? Мне в колхоз возвращаться одному нельзя. Слово дал — привезу. — Он потянул колхозницу за собой, и Анна Михайловна слышала, как торопливо зашептал: — Дом новый, пречудесный, корова припасена. С новотелу по двадцать литров доит… Овцы, поросенок… и тыщу трудодней в придачу… Идешь?
— Нашел место балаганить, — сердито ответила колхозница, возвращаясь к Анне Михайловне. — Не к лицу такие шутки старому.
— Ста-арый? — жених вытаращил глаза и от удивления даже руками всплеснул. — Клевета! Прошлый год капитально отремонтировали.
Анна Михайловна и знакомая ее невольно расхохотались.
— Отремонтировали? Те-бя?
Старикашка живо смекнул, какое произошло недоразумение, и рассмеялся громче их, показывая розовые, как у младенца, десны.
— Льнозавод? Льнозавод! — выкрикнул он сквозь смех. — Пречудесно! Сватаю директором.
— А я перепугалась, думала…
— Верное дело, соглашайся скорей, — перебил он колхозницу. И, совсем как сват, принялся расхваливать свой колхоз: — И мужу и ребятам, как подрастут, должности хорошие дадим. У нас народу мало, а славы хоть отбавляй… Оттого и беда с льнозаводом приключилась. Выдвинули спервоначалу девчонку. А она — рекорд и в академию. Назначили парнишку, а он — два рекорда и комбинатом в Москве теперь заворачивает. Старуху нашли завалящую. Радуемся: кончились наши муки, надолго хватит директора, никто не позарится… Куда там! Загремела, как молоденькая. Мигнуть не успели — в соседний колхоз пречудесно выскочила, бригадиром там… Всех здесь обславил. Занятой народ. Одна надежда на тебя… По рукам?
— Спасибо, — поблагодарила смоленская колхозница. — Меня вчера в Тимирязевку приняли.
— Пречудесно… пречудесно, — забормотал старикашка и налетел на Анну Михайловну:
— Стой, а ты?
— И не сватай, своим колхозом довольна, — сказала она, жалея веселого старикашку.
Он постоял, огорченно крутя головой и наглаживая пушистые усы.
— Видать, судьба, Петрович. Не возвращаться тебе домой… Дорога заказана.
— Напротив, — попробовала ободрить смоленская колхозница. — Поезжайте и сами командуйте льнозаводом.
— Откомандовал, — вздохнул старикашка.
Анна Михайловна понимающе усмехнулась:
— Рекорд?
— Три, — старикашка развел руками. — И сам не знаю, как получилось. Не хотел, а вышло… Теперь Михаил Иваныч на службу к себе пригласил. Неудобно отказать знакомому, — горделиво объяснил он и засеменил прочь, сам с собой рассуждая: — Де-ла! Не минешь в район либо в область кланяться. Авось найдут человека, которого наша слава от нас не оторвет…
Ночью в гостинице Анна Михайловна долго не могла уснуть. В номере было непривычно светло от уличного освещения. Тревожили приглушенные звонки трамваев, редкие, но басистые гудки автомобилей и непонятные шорохи за стеной. Город, видать, никогда весь не спал по ночам, какая-то часть его бодрствовала.
Ворочаясь, Анна Михайловна заскрипела пружиной матраса.
— Не спишь? — окликнула ее смоленская знакомая.
Анна Михайловна вздохнула:
— Не спится… Устала, а глаза не закрываются, хоть ниткой веки зашивай… Я все думаю, какая ты молодчина.
— Почему молодчина?
— По всему. Вот с речью выступила… как заправдашный оратор… И с Калининым разговаривала, со Сталиным. А я не смею.
— А ты попроси слова и поговори… или в перерыв подойди.
— Ой, что ты! — Анна Михайловна испугалась и даже закрылась с головой одеялом. Потом высунула нос, подумала. — Мне слова не сказать. На работе я не уступлю, а на слово робкая… Да и о чем беседовать, не знаю… Спи, спи, милая, беспокою я тебя своей болтовней… утро скоро, спи… — Она затихла, притворилась спящей, вскоре действительно уснула и спала так долго и крепко, что опоздала к завтраку.