— Буру!
Тамарин скороговоркой тихо сказал:
— Антон, если будут уговаривать перейти к ним, не отказывайся, сделай вид, что колеблешься, требуй медпомощи.
Леонов медленно побрел к двери.
Его вывели во двор. Шел дождь, и сюда пришла осень — дождливая пора. Привели его в знакомое помещение. А там уже ждали Роберт и Торн. На их лицах приветливые улыбки.
Роберт на сей раз избегал обычных вопросов о здоровье, настроении. Тон у него был сугубо деловым.
— Советское командование издало обзорный приказ о дисциплине во всех воинских частях. Там идет речь о том, что большинство солдат, сержантов и прапорщиков достойно исполняют свой интернациональный долг, но есть и такие, которые совершают уголовные преступления: кражи у афганцев, взломы магазинов, торгуют бензином, консервами. Этот приказ особо клеймит позором тех, кто дезертировал и перешел на сторону врага. Приказ называет фамилии пятерых таких людей, и знаете, какие фамилии там называются?
— Нет, откуда мне знать?.
— Я вам сообщу. — Роберт взял со стола лист бумаги и прочитал: — Бакеев, Брей, Мещеряков, Николаев, Леонов.
Антону было ясно: начинается очередной сеанс обработки, и он подумал: «Только бы не били, не искалечили, ведь через две недели начнется самое главное». Ему вспомнились слова Тамарина, и Антон сделал удивленное лицо:
— Но вы же знаете, что мы не дезертировали.
— Но, увы, — улыбнулась Торн и, не переводя слова Леонова американцу, сказала: — Мы такой справки с гербовой печатью выдать вам не можем.
Только после этого она перевела американцу вопрос и свой ответ. Тот рассмеялся.
— Но зато можем вас познакомить с одним русским, может, вы его захотите послушать.
Он кивнул охранникам и что-то резко сказал. Те, подталкивая, вывели Леонова из комнаты, провели по неширокому коридору и втолкнули в одну из дверей. В небольшой комнате за журнальным столиком сидел моложавый мужчина. Он встал, пошел навстречу Леонову, протянул руку и представился:
— Юрий Миллер. Специально приехал из Англии. Хочу помочь своим соотечественникам.
У него была небольшая аккуратная русая борода, одет в национальную афганскую одежду, говорил на чистом русском языке, и Леонов удивленно его рассматривал.
— О, я рад, что заинтересовал тебя, Антон. Кстати, у тебя старинное и такое прекрасно русское имя — Антон. Я представитель издательства «Посев», наш журнал является рупором народно-трудового союза. Слышал о таком?
Леонов не ответил. Миллер слегка подталкивал его в спину и, делая вид, что не замечает цепей на руках и ногах Антона, подвел его к журнальному столику, усадил в кресло.
— Вот посмотри мои журналы. — Он рукой указал на разбросанные по столу несколько журналов «Посев». — Если хочешь, можешь, взять, с собой, почитаешь со своими друзьями по несчастью. Пока мы одни, я хочу предложить тебе сотрудничество. Нет-нет, я не имею в виду там разные военные тайны, бог с тобой, я не об этом. Я имею в виду человеческое сотрудничество ради твоей жизни.
Миллер наклонился и достал из-под стола диктофон.
Деловито щелкнул тумблерами, подставил к Леонову микрофон.
— Для начала назови себя, Антон.
— Я попрошу выключить эту балалайку, — вскипел Леонов. — Иначе я с вами разговаривать не буду.
Миллер выключил диктофон, и в этот момент в комнату вошли Роберт и Торн. Леонов обратился к американцу:
— Господин Роберт, не могли бы вы объяснить этому господину, что записывать на магнитофон человека, закованного в цепи, неэтично.
Торн перевела, и Роберт что-то сказал по-английски Миллеру. Тот поспешно убрал со стола диктофон. Роберт сел напротив Леонова, а Торн осталась стоять. Роберт дружелюбно спросил:
— Вы не хотите поесть?
Антон сделал вид, что колеблется, а затем ответил:
— Нет. Обо мне могут плохо подумать мои друзья.
— Какое настроение у ваших товарищей?
— Пока ребята думают, советуются, — неопределенно ответил Леонов.
— Ну а ваша какая позиция?
— Кому хочется умирать в этой яме?
— Ну и что вы говорите своим друзьям?.
— Я говорю, что надо искать выход.
— А выход у вас один: просить политическое убежище. Не так ли?
Леонов лихорадочно обдумывал ответ. Он боялся неосторожным словом вызвать подозрение у этих людей. Во что. бы то ни стало надо продержаться две недели, не дать их разлучить друг с другом.
Американец убеждал его:
— Вы же неглупые люди и должны понять, что у вас только два пути: остаться здесь под Пешаваром навсегда или же жить в свободной демократической стране.