— Твоею ли мудростью летает ястреб и направляет крылья свои на полдень? По твоему ли слову возносится орел и устрояет на высоте гнездо свое? Он живет на скале и ночует на зубце утесов и на местах неприступных; оттуда высматривает себе пищу: глаза его смотрят далеко; птенцы его пьют кровь, и где труп, там и он.
Виновников резни в монашеском ските выдали сразу — и Ростислав, не тратя время на лишние разговоры, тут же казнил их. Остальных же сторонников Эльпадая, чернец крестил сразу на острове, прямо в болоте.
— Не знал, что служители вашего бога тоже носят обереги, — заметил Ростислав вечером, когда он, вместе с монахом и всеми воинами возвращался в свою ставку.
— Это не просто амулет, — усмехнулся монах, доставая из-за пазухи золотой диск, -на нем святой Сисиний, в честь которого нарекли и меня при постриге. Средь множества его чудес — убийство демоницы Обизуфи, а значит его можно призывать и против проклятых жен, предавшихся врагу рода человеческого.
— Против ведьмы и бесовок, значит? — протянул князь.
— Твой враг сам уподобил себя женщине, — пожал плечами Сисиний — значит и для него этот амулет стал также страшен. Тем более, что у этого диска есть и иной секрет.
Он перевернул амулет, показывая князю отчеканненный на обратной стороне символ, который Ростислав часто видел у ромеев — лицо женщины со змеиными волосами. Вокруг нее обвивался змей, кусающий собственный хвост
— Горгонейон, — сказал Сисиний, — хоть и языческий символ, но и он может быть обращен во славу Господа Нашего. Этот амулет освятил сам Лев Катанский, тот самый, что лишил силы волхва Иллиодора в Италии. Две силы соединяет он: как Горгона он сковывает и лишает сил, любого врага делая подобным камню, ну, а Сисиний поражает ведьм и демониц. Мой заступник перед Господом, порой является и мне во сне, после долгих молитв — и недавно он открыл, что немало таких врагинь таится и на берегах Янтарного моря — а значит, я должен быть рядом, чтобы вновь посрамить злые чары.
Под дланью Трехликого
Молодой месяц, взошедший на небо, отразился на глади Одерского залива, когда ночь спустилась над Щециным. Куда меньше и скромнее Волина-Венеты, тем не менее, его южный пригород слыл чуть ли не за вторую столицу Велети. Венета считалась средоточием силы и богатства, но над всеми богатствами мира властвовал Триглав, бог с золотой повязкой на глазах и серебряным полумесяцем на козлиных рогах — и главный храм повелителя трех миров стоял как раз в Щецине. Слово жрецов Трехликого стоило лишь немногим меньше чем слово великого князя — и Драговит и его наследник Люб неизменно прислушивались к советам немногословных волхвов в черных одеяниях. И хотя в самом Волине давно стояли собственные храмы Триглава, сердце его культа билось в огромном святилище на Щецинском холме. Перед трехглавым идолом жрецы приносили кровавые жертвы из птиц, скота, людей и рыб — от каждого из миров, для каждой головы всепожирающего бога. Здесь же проводились самые важные гадания и обряды, внутренние стены храма покрывало оружие и всякая золотая утварь — дары, что стекались сюда со всей Велети. Треть каждого подношения во всех храмах Триглава отправлялась в Щецин и никто на всем Янтарном море мог сравниться богатством с его жрецами.
Однако и их зловещей власти мог быть брошен серьезный вызов.
На берегу Одры, у подножия холма, где стоял храм Триглава, притулилась большая изба с обширным подворьем, огражденным крепким частоколом. На коньке крыши красовалось изображение трехглавого змея — как очередное напоминание, что за бог властвует в этом городе, а также о том, что изба эта принадлежала Ядуну, верховному жрецу Трехликого.
Хозяин избы, несмотря на позднее время, не спал — и потому что ночь считалась временем его бога и потому, что этой ночью он принимал гостей. Сейчас Ядун восседал за богато накрытым столом в просторной горнице: высокий сухопарый мужчина в долгополой черной одежде из дорогой заморской ткани. На груди были вышиты серебром три черепа — козлиный, рыбий и птичий; с шеи на серебряной цепочке свисал золотой кумирчик с тремя головами. Бритую голову жреца прикрывал трехглавый черный колпак, расшитый белыми и красными бусами. Худое лицо обрамляла черная козлиная бородка, проницательные серые глаза недоверчиво рассматривали восседавших за столом трех человек.