— Этот мальчишка слишком ценный дар, — сказал он, — впрочем, в грядущей войне он нам ничем не поможет — разве что как боец. Но если такова плата за то, чтобы получить пруссов и иные народы Янтарного берега на своей стороне…что скажешь Стюрмир?
Стюрмир думал недолго: если Велеть потерпит поражение, Фризии можно забыть о походе в Британию — скорее сами англы, вместе с франками, явятся к Дорестаду.
— После победы, — коротко бросил он, глянув на Риссу. Та поморщилась, но кивнула.
Глубокой ночью, когда Люб и Стюрмир пошли спать, Ядун провел Риссу в большой подвал под храмом. Вдоль стен, освещенных трепещущим пламенем лучины, под резными идолами духов-хранителей, стояли почерневшие котлы и глиняные горшки, полные золотых и серебряных монет. Иные монеты выглядели очень старыми — изображения на них почти стерлись, — другие же блестели совсем новенькой чеканкой. Глаза Риссы алчно блеснули при виде такого обилия драгоценного металла, она погрузила руку в один из котлов, с нежным звоном пересыпая монеты.
— Так много людей желает заполучить их, — задумчиво произнесла она, — князья, каганы, даже басилевсы, — и так мало знает о той силе, которой обладает золото и серебро. Не той силой, что позволяет им купить все и всех — но колдовской силой, обретенной за столетия.
— Нет никого богаче Триглава и всех подземных богов, — отозвался за ее спиной Ядун, — все сокровища земные в их неодолимой длани. Немудрено, что и золото и серебро и разные самоцветы получают от них свою чародейскую силу.
— Силу гномов и драконов, что хранят проклятые клады, — пробормотала Рисса, сосредоточенно роясь в разных котлах. Наконец, она с торжествующим воплем выпрямилась, держа в руке серебряный кругляшок, — а вот и она!
Выбранная ею монета была очень старой — и все же на ней хорошо сохранилось изображение женщины с двумя рыбьими хвостами вместо ног и тремя собачьими головами от талии. Рисса перевернула монету — на ней красовалось что-то напоминающее башню.
— Денарий Секста Помпея, правителя Сицилии, — произнесла Рисса, крутя монету в руках, — вот Скилла, а вот и маяк Мессаны. Очень редкая монета, откуда она у здесь?
— Не помню, — зевнул Ядун, которому ничего не говорили названные Риссой имена, — сюда много чего попадает. Пойдем, поздно уже. Завтра только не забудь Триглаву на алтарь три серебряные монеты положить — что взяла у бога, то в тройном размере возместить надо.
Рисса кивнула и, сунув монету за пазуху, вслед за жрецом вышла из подземелья.
Сыны Фрейра
— Выпьем же за славу нашего рода! За колосящиеся поля и за пастбища и за тучный скот, что пасется на них, за амбары, полные всякого добра и сундуки с золотом и серебром. За красоту наших жен и за достойных сыновей, что продолжат наше дело!
С этими словами король Бьерн поднял золотой кубок с медом и залпом опрокинул его. Золотистый напиток стекал по светлым усам, перевитым янтарными бусинами, и роскошной окладистой бороде, однако король не переставал пить, пока не осушил кубок до дна. Утерев рот, он с жадностью набросился на лежащий перед ним на блюде поджаристый, истекающий жиром свиной бок.
На большом троне, расписанном резными узорами, инкрустированным золотом и мамонтовой костью, восседал Бьерн Богатый, конунг Уппсалы и всех земель по обеим берегам фиорда Меларен. Правитель свеев был высоким дородным мужчиной, лет сорока, с мясистым лицом на котором хитро поблескивали голубые глаза. Широкие плечи прикрывал синий плащ, расшитый золотом, и скрепленный золотой же фибулой. Могучие запястья охватывали золотые браслеты с рубинами и сапфирами; с шеи свисал амулет в виде золотой фигурки вепря. За широкой спиной виднелась дверь, ведущая в Длинный Дом — там, где праздновали воины короля, тогда как сам Бьерн накрывал пир в тех покоях, где принимали лишь самых дорогих гостей. Здесь полыхал большой очаг, на закопченных от дыма стенах висели мечи, топоры и прочее оружие, взятое с боем или купленное на торгу в Бирке, а также охотничьи трофеи Бьерна. В углу стояла небольшая кумирня с миниатюрными изваяниями трех богов, наиболее почитаемых свеями: громовержца Тора, бога-воителя Водана и дарителя плодородия Фрейра, с его чрезмерно огромным, по отношению ко всему телу мужским достоинством. Пузатый, хитро улыбающийся сын Ньерда, чертами лица напоминал самого короля, ненавязчиво напоминая, что Бьерн, как и все короли рода Инглингов, вел свой род от Ингви-Фрейра. Две самые любимые жены конунга усердно подливали гостям мед и эль — статная красавица Хельга, полногрудая зрелая женщина с золотыми косами и синими глазами и Эдна, дочь ярла Бирки, стройная девушка с льняными волосами и серыми глазами, чья женственность еще только начинала расцветать. Чрева обоих женщин выпирали из-под украшенных золотом и серебром платьев, показывая, что слова Бьерна о продолжении рода не расходятся с делом.