Любовный четверик
— Нечего нам делать в этом змеином гнезде! Вернемся домой!
За время своего пребывания в Венете Этельнот сменил наряд: несмотря на теплое солнце, он щеголял бархатной свитой, отороченном куньим мехом и новенькими красными сапогами с загнутыми носами. На шее его красовалась золотая гривна — еще один подарок князя Велети, рядом с которым христианский крест принца Кента смотрелся несколько несуразно, также как и накинутый поверх свиты зеленый плащ с белым конем Кента. Впрочем, сам он, похоже, не особое беспокоился такому разнобою в своем наряде когда горячо обращался к Эльфгиве, что стояла на одной из вышек у ворот княжеского детинца, рассеяно глядя на блестевшую на солнце гладь Волинского залива. В отличие от соплеменника, она уже давно носила только вендские платья — лучшие из тех, что могли сотворить венетские мастерицы, — также как и украшенная жемчугом и янтарем кика. На крепкой круглой груди по-прежнему красовалось янтарное монисто, подаренное Любом.
— Домой, — спросила она, — а куда? В Дорестад?
— В Дорестаде мы тоже пленники! — сплюнул принц, — наш настоящий дом — в Англии.
— И кем мы там будем? — невесело улыбнулась Эльфгива, — такими же пленниками, только у короля Эгберта? У Сассекса больше нет королей, также как и у Кента.
— Этелинги наших королевств давно уже поступили на службу Уэссексу, — возразил Этельнот, — в том числе и те, в чьих жилах течет кровь прежних королей. Но зато это будет христианская страна и христианский владыка…не то, что здесь.
— Тебе кто-то мешает молиться в Венете? — Эльфгива насмешливо посмотрела на молодого человека, — Люб, кстати, говорит, что в здешних корчмах тебя видят чаще, чем в церквях.
— Нашла кого слушать, — фыркнул Этельнот, — такому закоренелому язычнику всегда в радость внести поклеп на христианина.
— Думаешь, Любу нечего делать, кроме как клеветать на тебя? — рассмеялась Эльфгива, — спустись на землю. Ты — принц в изгнании, Люб — владыка великой державы, что держит половину Янтарного моря, а я — его невеста и скоро буду его женой.
Даже не глядя на Этельнота, она безошибочно угадала злобную гримасу, исказившую лицо кентца и сокрушенно вздохнула про себя — неспособность принца заявить о своих чувствах, прячась за красивые слова о вере и родной земле, порядком утомляли принцессу Сассекса. Всякий раз, когда он заводил подобный разговор, она чувствовала невольный стыд — словно это она, а не ее сородич, позорила себя столь несуразными речами.
— Этой державе уже недолго осталось, — с плохо скрытым злорадством выпалил Этельнот, — в здешних церквях я встречал христиан из моравских и аварских земель. Они говорят, что Ростислав, князь Нитры подчинил уже много земель — а захватит еще больше. Они же говорят, что Люб слишком молод, чтобы сравняться с таким соседом.
— Меньше слушай, что болтают недруги моего князя, — отмахнулась Эльфгива, — и меньше болтай сам — а то ведь такие речи кое-кто может и изменой счесть. Лучше подумай, как подобрать наряд получше — моя свадьба уже через месяц, а ты ходишь как чучело.
С этими словами она развернулась и спустилась во двор, оставив обескураженного и озлобленного принца стоять одного.
— А она дерзкая девчонка, — послышался за спиной Этельнота одобрительный голос, — совсем как я в свое время.
Этельнот мог поклясться, что никто не смог бы незаметно подняться к нему — и все же этой девушке, казавшейся немногим старше Эльфгивы, это удалось. Никогда молодой принц еще не видел такой красавицы с золотыми волосами и сине-зелеными глазами, — да еще и одетой в такой диковинный наряд. Она носила сапоги из незнакомой чешуйчатой кожи, расшитые бусинами черного янтаря, и короткую, до бедер, тунику из черной ткани, украшенную серебряными узорами в виде кусающих друг друга рыб и змей. Но особенно внимание молодого человека привлекла юбка девушки — черная с красной вышивкой, она не прикрывала даже колени, обнажая длинные ноги. Подобного откровенного бесстыдства Этельнот не видел ни у одной язычницы, — как и глубокого выреза на тунике, оставлявшей открытой руки и плечи. Меж соблазнительных округлостей блестела старинная серебряная монета с полустертым изображением какого-то чудовища, вокруг которого красовались свежие, явно недавно вырезанные руны. Еще один диск, тоже серебряный, но размером с небольшую тарелку, украшал кожаный пояс, охватывавший тонкую талию.