Уставшее от долгого перехода, войско Рандвера и Наргеса на переправе через Анграпу, оказалось застигнуто врасплох, когда из леса вылетели стрелы и копья, сходу сразившие с десяток человек. В следующий миг из тьмы вырвались вражеские всадники.
— Паттолс! Паттолс и Потримпс! — вопил Тройнат, приподнявшись в седле и рубя всех, кто попадался ему под руку. Рядом, призывая своего водного бога и Моряну-Морану, столь же ожесточенно рубился и Волх. Вслед за всадниками из леса бежали и пешие воины, также сходу врывавшиеся в жестокую схватку.
— Проклятый червяк! — Рандвер сплюнул, узнав разгромленного недавно князя. Сидевший на его плече черный кот с утробным воплем соскочил на землю и тут же поднялся огромным драугром. Приняв облик чудовищного быка, он устремился вперед, вскидывая на рога галиндов и кривичей. Волх, злобно зашипев, тоже спрыгнул с коня и, обернувшись огромным змеем, обвил восставшего из могилы своими кольцами. Одновременно прогремел гром и, из клубившихся на небе туч, хлынул проливной дождь, внеся еще большую сумятицу. С обеих сторон людям казалось, что внезапно разверзлись врата Пекла и Хеля, выпуская на волю всех таившихся в них мертвецов и чудовищ.
Впрочем, а чего еще было ждать в страшное и святое Креше, Ночь Папоротника и Воды.
Рандвер, хоть и оставшийся без скакуна на этот раз не стал отсиживаться — во главе свеев он рубился объятый яростью берсерка. Залитый своей и чужой кровью он оглушительно хохотал, когда его топор с хрустом врубался в очередной череп, мешая вражескую кровь и мозги с мутными водами Анграпы.
— Тебе, Один, Дикий Охотник! — вопил он, — тебе, о Предводитель Драугов.
И словно в ответ ему раздавался грозный рык создания Халоги, перемежаясь шипением разных чешуйчатых чудовищ, которыми оборачивался Волх. Пока два колдовских создания бились насмерть, остальные воины могли спокойно убивать друг друга без всякого чародейства — и все они с упоением предавались смертоубийству, призывая на помощь всех богов, убивая и умирая на залитых кровью берегах. Тройнат сошелся в отчаянной схватке с Кауписом: вождь куршей, спешенный броском чьей-то палицы, умудрился подсечь ногу галиндскому коню, заставив и Тройната соскочить на землю. В тот же миг Каупис обрушил меч на голову галинда, но тот успел вскинуть клинок, отбивая смертоносный удар и одновременно пнул в пах куршского вождя. Тот согнулся от дикой боли, пытаясь перевести дух, когда Тройнат одним мощным ударом снес Каупису голову. Рядом кунигас жемайтов Викинт зарубил Гердениса, вождя латгалов, но и сам пал от руки Воттеле, старейшины чуди. Княжич Радомысл, возглавивший кривичей после смерти Избора, сошелся в жестокой схватке с Намейтартасом, кунигасом земгалов и нанес тому тяжелую рану, но хлынувшие с разных сторон воины растащили вождей, не дав кривичу закончить начатое.
Наргес, стоявший в стороне от сражения, плел заклятия, стараясь как-то помочь своим воинам, когда в ночи послышался оглушительный рев и из Мамры вынырнула исполинская тварь, выглядевшая как кошмарная помесь множества разных гадов и рыб, — змеи, ящерицы, угря, акулы, — но размером чуть ли не с кита. Распахнулась исполинская пасть со множеством зубов, перекусывая пополам несостоявшегося кривайтиса. Сидевшая на спине чудовища Рисса издала торжествующий крик, перешедший в громкое шипение — и огромная белая змея с зелеными глазами, соскользнула со спины чудовища и ворвалась в схватку, впиваясь в человеческие тела наполненными ядом зубами. Меж тем и вынырнувшее из озера чудовище, вломилось в самую гущу сражения, круша и пожирая всех на своем пути. Зубастые челюсти с хрустом пожирали людей, когтистые лапы давили их, хвост с раздвоенным плавником молотил из стороны в сторону, превращая людей в кровавую грязь. Разметав куршей и земгалов, оно прорвалось туда, где все еще сражались драугр и князь-оборотень. Живой мертвец, при виде точно такой же нежити, но много больше, решил спастись бегством: обернувшись струйкой тумана, он проскользнул между лап твари, растекаясь над рекой чуть заметной дымкой. В следующий миг из воды поднялась белая змея с зелеными глазами, выдохнувшая ядовитое дыхание — и вот в реке уже стояла обнаженная жрица, заливаясь безумным смехом. В руках она держала большую корягу, исписанную начерченными углем рунами, с большим дуплом посредине, заткнутым пробкой из скатанных в комок мха и тины.