— Проклятые язычники, — Ростислав, выругавшись, направил коня прямо в реку, пытаясь остановить бежавшее войско. От резкого движения плот перевернулся, сбрасывая в реку всех, кто был на нем, но князь, не замечая этого, уже выносился на берег.
— Стойте! — вопил он, сдернув с пояса плеть и охаживая ею бегущих воинов, — стойте, проклятые трусы. Ради Господа Нашего, стойте и сражайтесь во имя Христа.
Чувствовавший, что победа у него в руках, уже списавший сленжанский городок в счет своих выигранных боев, князь отказывался признавать, что все так изменилось в одночасье. И его убежденность в собственной непобедимости передалась и застигнутым врасплох воинам, что тоже поворачивали коней, чтобы лицом к лицу встретиться с новым противником. Ростислав, понукая коня, ворвался в гущу врагов, награждая их страшными ударами, рассекая пешцев от плеча до поясницы. Внезапно он услышал стук копыт и, развернувшись, увидел мчавшегося на него молодого человека, с выбивавшимися из-под шлема светлыми волосами. В тот же миг вражеские воины заголосили.
— Люб! Слава Любу! За Велеть и Триглава!
— Благодарю тебя Господи! — Ростислав рывком вскинул голову к небесам, — за то, что отдал мне в руки проклятого язычника.
Вдохновленный мыслью, что одним лишь поединком он может разом выиграть эту войну, Ростислав направил коня на Люба. Упоенный боем настолько, что забыл об осторожности, он не сразу понял, что князь Велети не собирается устраивать поединок: сорвав с седла боевой топор, Люб метнул его — и Ростислав, всплеснув руками, рухнул с коня с разрубленной головой. В следующий миг Люб вломился в оробевшее вражеское воинство и авары с моравами, сломленные гибелью своего князя, вновь побежали — теперь уже окончательно. Меж тем воспрянувшие защитники Тумского Острова, уразумев, что пришедшее с востока войско — союзники, тоже перешли в наступление, беспощадно вырезая неудачливых захватчиков. Те уже не думали о победах и грабежах — лишь о спасении, — пока на остров высаживались все новые отряды: натанги, сембы, барты, помегане, мазовшане, поляне. Кровожадные вопли и призывы к языческим богам огласили воздух, пока безжалостные воины леса кололи, рубили и резали, опьяненные ржавым запахом крови.
Уже к вечеру все было кончено: по обеим берегам Одера, как и на Тумском Острове горели костры победителей, поглощавших пиво, мед и привезенный пруссами кумыс. Вся снедь из захваченного моравского обоза, также как и угнанная скотина, пошла на этот победный пир. Напропалую звучали хвалы богам, похвальба и ругань, которыми обменивались воины леса, уже кое-где сцепившиеся в пьяных потасовках. Князь Люб, Вортицлав, Стюрмир и Гудфред сидели рядом с вождями пруссов и мазовшан, клянясь перед друг другом в вечной дружбе и смешивая кровь в побратимстве. А вдоль реки сидели понурые авары и моравы, со связанными руками и ногами — те, кому посчастливилось остаться в живых и кого не принесут в жертву богам, отправятся на невольничьи рынки городов Янтарного моря.
Сисиний тоже попал в плен, однако его не ждала участь раба. Случайный удар, огревший его по голове, лишил монаха сознания, когда он пытался выбраться на берег. Очнувшись, он обнаружил себя голым и связанным, лежащим перед идолом трехликого Бога, окруженного кругом костров. Уже смеркалось и во тьме за огненным кольцом шевелились смутные фигуры в черных одеяниях.
Вот одна из этих теней шагнула вперед и Сисиний выплюнул проклятие окровавленными губами, увидев на шее худощавого темноволосого человека золотой кумирчик Триглава.
— Проклятие Господа на тебя! — выдавил он и, к его удивлению, жрец понял монаха.
— Здесь правит иной Господин, раб Распятого, — покачал головой Марибор и, протянув руку, сорвал с шеи монаха золотой амулет с Горгоной и святым Сисинием.
— Интересная вещица, — хмыкнул он, засовывая амулет в кошель на поясе, — но тебе она больше не понадобиться. Что же, начнем?
Таившиеся в тени фигуры шагнули к связанному монаху и отблески костров отразились на остриях золотых серпов в их руках.
Под защитой Госпожи*
— Люб обманул меня, он предал нас всех!
Рисса рывком уселась на траве, гневным взглядом обводя собравшееся вокруг нее разношерстное воинство. Свой временный лагерь князь Ладожский Волх и кунигас галиндов Тройнат, разбили в священной роще, неподалеку от того места где Анграпа сливалась с рекой Инструч в Преголю. Среди могучих дубов и топких болот воины терпеливо дожидались когда дух Риссы вернется в ее тело после полета к Ромуве. .