Как я уже говорил, после допроса у меня не было свободного времени, чтобы посвятить его расследованию этого дела, но я обещал быть начеку. Нам нужен был высокий сильный молодой и активный человек с неровными зубами, а еще без нижнего и верхнего передних зубов с левой стороны челюсти. Мне показалось, что я где-то уже встречал такого (у меня хорошая память на лица), но, конечно, это вполне могло быть не так.
Перед самым вашим приездом из отпуска, я заметил в «Лузатти» одного молодого человека, которого определенно уже видел в одном из офисов нашего дома. Он был высок, молод и так далее, но со мной в тот момент был клиент, так что у меня не было никакой возможности изучить юношу получше. На самом деле мне это было не очень-то и интересно, к тому же поблизости маячило несколько высоких молодых людей, так что я даже не стал обращать на это особого внимания. Но сегодня, снова застав того же молодого человека в одиночестве за столиком, я решил не терять возможности познакомиться поближе.
— Вам определенно удалось его разговорить.
— О да. В целом мире нет никого сговорчивее велосипедиста. Проще всего вывести на разговор новичка, но еще охотнее с тобой побеседует только ветеран. Когда вам на глаза попадается здоровый человек в хорошей физической форме, но немного сутулый, а если он еще и носит медаль на своей цепочке от часов, то всегда можно попробовать заговорить с ним о велогонках. Совсем скоро мне удалось размягчить мистера Мейсона, прочесть его имя на медали и изучить его зубы — на самом деле он сам о них заговорил. Итак, как я буквально только что узнал, в округе есть несколько высоких атлетичных молодых людей с недостающими зубами. Но именно этот высокий атлетичный молодой человек потерял ровно два зуба: один из нижней челюсти и один из верхней, и оба с левой стороны! Тривиальности, указывающие в одном направлении, становятся веским основанием для некоторых выводов. Более того, все его зубы оказались неправильной формы и, насколько я помню, выглядели очень похожими на тот слепок, который я снял с яблока из комнаты мистера Фогатта.
С этими совами Хьюитт вытащил из кармана кусок гипса неправильной формы примерно в три дюйма длиной. С одной стороны проступал рельеф из двух рядов по шесть и восемь зубов, в каждом из которых отчетливо виднелся «пробел» на месте недостающих, о чем мне столько рассказывал мой приятель. Тем временем детектив продолжил:
— Этого было достаточно, чтобы перенести мои подозрения именно на этого молодого человека. И тут он сам предоставил мне великолепнейший шанс, о каком только можно мечтать: обернулся, оставив свое надкушенное яблоко без присмотра (которое, — помните! — было не чищенное — еще одна важная тривиальность). Боюсь, я поступил не очень вежливо и взял на себя риск вызвать у него подозрения, но я никак не мог сопротивляться жгучему желанию украсть это яблоко. Вы и сами все видели, и вот оно сейчас перед вами.
Хьюитт достал надкушенное яблоко из кармана своего пальто. Наложение слепка показало абсолютную идентичность укуса: «пробелы» в зубах идеально заполнились застывшим гипсом.
— Тут уж ничего не попишешь, — сказал детектив. — Просто рассмотреть зубы человека не достаточно, а вот это — это как будто бы его подпись или отпечаток пальца. Вы никогда не найдете двух людей с одинаковым прикусом, не важно, остаются на еде отличительные отметины или нет. А вот, кстати, и масло миссис Клайтон. С этого яблока мы снимем второй слепок и сравним оба.
Он полил яблоко маслом, налепил на место укуса небольшой кусочек гипса, завернутый в газету, взял мой кувшин с водой, и тут же снял затвердевший слепок. Части, где кусочки яблока просто отломились, конечно, было не различить, но вот видимые следы от зубов оказались абсолютно идентичными.
— Вот и славно, — сказал Хьюитт. — Завтра утром, Бретт, я сложу эти два слепка в маленькую коробочку и отнесу их на Боу-стрит.
— Но разве это достаточная улика?
— Вполне, для целей полиции. Есть человек и все с ним связанное (что он делал в этот день и так далее) — это вопрос расследования. В любом случае, это уже дело полицейских.
Только лишь я сел за свой завтрак следующим утром, как в комнату вошел Хьюитт и положил передо мной длинное письмо.
— От нашего друга, — сказал он, — прочтите.
Письмо начиналось очень резко, без даты:
Мартину Хьюитту, эсквайру.