— А как надо разбивать? — спросил я.
— Обычно стекло выдавливают. Это красиво и, главное, бесшумно. Иногда его действительно разбивают. Но матерый домушник предварительно наклеивает на стекло липкую ленту: чтоб не сыпались осколки.
— Класс! — сказал я. — Откуда ты все это знаешь, Степа?
Он пропустил вопрос мимо ушей.
— Покажи обувь!
Недоумевая, я поднял ногу в раскисшей кроссовке.
— Тридцать девятый размер, — определил Степа. — У преступника был сорок первый. На чердаке полно пыли — остался отпечаток ботинка.
Я загорелся:
— Надо срочно узнать, какой размер у Сережки Кривулина!
— А я узнал. Сегодня утром, когда Кривулин направлялся в школу, я ждал его у крыльца подъезда. Сергей спустился по ступенькам — и…
— Ну! — не выдержал я. — Какой?
Степа невозмутимо ответил:
— Сорок первый.
— Вот видишь! — ахнул я. — Я же говорил!
— Это Кривулин свистнул у Светки маршальскую звезду! У, двуличный!
Постным голосом ворон заметил:
— Во дворе у вас живет много людей. Даже слишком. Следов — море! Знаешь, сколько прошло за утро с сорок первым размером?
— Сколько?
— Десятка полтора.
Я слегка увял. Он продолжил:
— Мне нужны подробные сведения о Беляне и Трухнове — раз. Я хочу попасть в комнату, где находилась звезда — два. Надо тщательно осмотреть это место.
— Форточка! — оживился я. — Нет проблем! Ты попадешь туда через форточку.
Степа поморщился.
— Проблемы есть, парень. Я посмотрел: форточка в комнате то открыта, то закрыта. Я намереваюсь попасть туда завтра на рассвете. Предварительно ты под каким-нибудь предлогом зайдешь к Сергею и отвинтишь крючок.
— Какой… крючок? — опешил я.
Ворон смерил меня долгим внимательным взглядом.
— Крючок, на который запирается форточка.
— А как я отвинчу?
Он опять взглянул на меня как на недоумка.
— Отверткой, которую ты заранее положишь в карман.
— А если Кривулин все время будет торчать и комнате?
Степа нахохлился.
— Как ты догадываешься, меня это не колышет. Крючок нужно ликвидировать — и точка!
Я задумался.
То, что он требовал, мне не нравилось. И даже очень. Допустим, я действительно туда зайду. Допустим, навешаю какую-нибудь лапшу и выпровожу красавчика из комнаты. Но как быть с чертовым крючком? В любую секунду Кривулин может вернуться и застукать меня на окне с отверткой в руке. Та еще сцена будет! Шекспир и рядом не валялся.
Но я понимал, что, если вякну сейчас хоть слово, носатый взъерепенится и навсегда закроет лавочку.
— Ладно, Степа. Что-нибудь придумаю!
Он помолчал.
— Это еще не все.
— Ясное дело, не все! Надо еще снять с петель дверь кривулинской квартиры. Желательно — к обеду! — сострил я. — Ради бога! Мне это — раз плюнуть.
Степа на остроту не отреагировал.
— Сдается мне, у тебя есть бинокль. Наверняка должен быть.
Я поразился.
— Какой еще бинокль?
— Обыкновенный. Чтоб за девочками подглядывать.
— Ошибаешься! — оскорбился я. — Я за ними не подглядываю.
— Значит, брат подглядывает. Короче, бинокль есть?
Я нехотя кивнул:
— Ну есть.
— Будешь меня подстраховывать. Завтра восход солнца в семь сорок две. Ровно в шесть ноль-ноль ты должен стоять у своего окна с биноклем в руках и наблюдать. Если через двадцать минут я не выберусь из форточки наружу, ты отправляешься к Кривулиным и действуешь по обстановке.
— То есть?
— Если я жив и нахожусь в их руках, забираешь меня. Если мертв, тоже забираешь. А труп относишь к Симе. Мешок у тебя найдется?
— Найдется, — пробормотал я, потрясенный. — Для сменной обуви.
— Отлично! Захвати мешок.
Я спросил:
— А зачем — к Симе? У нее что, живая вода в кране?
Ворон усмехнулся.
— Она меня в парке похоронит. Сам понимаешь, мне эти сантименты ни к чему. Но Сима…
Я закивал.
— Хорошо, Степа! Я все сделаю. И с крючком, и все такое. Можешь на меня положиться. Честно!
— Вот и ладушки! И последнее: я передумал насчет пельменей. Знаешь, все-таки тесто. Купишь полкило баранины. Лучше с костью. Если с обыском все пройдет нормально, жду тебя здесь в восемь.
Первое, что я увидел в прихожей, были Федькины ботинки. У зеркала стоял знакомый портфель с наклейкой-ковбоем.
Меня взяла злость. Мог бы сначала к себе зайти! Утешало, что дома только бабушка.
С кухни слышалось тихое позвякиванье посуды.
На всякий случай я решил пробраться незамеченным. Сделав несколько шагов на полусогнутых, я вдруг замер, вернулся к двери и, понимая, что это глупо, поднял с пола ботинок Маслова.