— То, что я расскажу, очень коротко. Я посадил на бульваре Тампль седока, который ехал в Курбвуа, но не смог его довезти. Погода была отвратительная. Не доезжая метров сто до моста Нельи, одна из моих лошадей упала, сломав дышло. Возвращаясь в Париж, я услышал плач ребенка, сошел с козел и взял малютку. Мне хотелось оставить ребенка у себя, но у меня уже был племянник, Этьен, а для одинокого человека двое детей слишком много. Тогда я доехал до госпиталя и отдал ребенка…
— Вы узнавали, жив ли он?
Пьер покачал головой.
— Дядя, — сказал Этьен, — вы должны узнать, что с ним сталось, так как мы, может быть, найдем его родителей.
— Хорошо, я справлюсь.
— Что же мы теперь будем делать?.— спросил Рене. — Следует ли дать знать полиции о покушении, жертвой которого стал Жан Жеди?
— Нет, — поспешно возразил Этьен, — по-моему, убийцы должны считать себя в безопасности. Пусть думают, что Жан умер и полиция поверила его самоубийству. Через два или три дня, когда беднягу можно будет расспросить хорошенько, я отправлюсь к моему другу, который подаст от имени Берты Леруа просьбу о пересмотре процесса. Вы, Рене, знаете его. Мы обязаны ему убежищем, в котором находится в настоящее время Берта.
— Анри де Латур-Водье! — воскликнул Рене.
— Да, он. Он и так уже занимается процессом Поля Леруа, верит в невиновность казненного и не отчаивается найти доказательства… А теперь простимся до завтра…
— Но, — заметил Пьер, — раненый не может оставаться один.
— Я пробуду у него остаток ночи, — сказал Рене.
— А завтра, — продолжал доктор, — я приведу к нему сиделку.
Он бросил последний взгляд на Жана.
— Теперь он спит, но у него скоро должна начаться лихорадка. Замечайте все хорошенько, чтобы потом передать мне.
— Будьте спокойны, рассчитывайте на меня!
Поспешно простившись, дядя и племянник вернулись к фиакру номер 13, оставив Рене у изголовья больного.
Около девяти часов утра Этьен снова пришел, приведя с собой сиделку, женщину средних лет, на которую он мог вполне положиться.
Жан Жеди бредил всю ночь и под утро заснул тяжелым сном.
— Если не случится какого-нибудь нового осложнения, — сказал Этьен, — то, мне кажется, я могу отвечать за раненого.
Рене, хотя и усталый, отказался отдыхать; он был очень близко от своей квартиры на улице Винцент и пошел туда, чтобы переодеться и умыться, а затем вместе с Этьеном отправиться в павильон на Университетской улице.
Берта не спала всю ночь, сильно обеспокоенная неожиданным отъездом друзей, и с нетерпением ждала их возвращения.
Ей было рассказано все случившееся.
— О! — прошептала она, вздрагивая от ужаса. — Я была права, подозревая в этом человеке одного из убийц доктора Леруа.
— Да, и обвинение, высказанное им, будет иметь громадное значение, — сказал Рене. — Давность не существует для новых преступлений, совершенных Фредериком Бераром и мистрисс Дик-Торн с целью уничтожить следы прежнего преступления. Им придется дать отчет правосудию.
— Что мы будем делать с Фредериком Бераром? — спросил Этьен.
— Мы оставим его в уверенности, что Берта Леруа и Жан Жеди умерли. Они успокоятся до того дня, когда Анри де Латур-Водье пробудит их.
— А я, — продолжал Этьен, — по всей вероятности, буду в состоянии доставить правосудию мое доказательство…
— Вы? — с удивлением воскликнула Берта. — Каким образом?…
— Случай или, лучше сказать, Провидение дало мне возможность лечить сумасшедшую, бессвязные слова которой заключают множество намеков…
— Сумасшедшую?… Может быть, это та же женщина, которую я видела на Королевской площади в ночь, когда ездила к Рене Мулену за доказательствами невиновности моего отца?
— Она самая.
— Эстер Дерие? — спросил Рене.
— Да, Эстер Дерие.
— Значит, вы ее знаете?
— Я ее знаю и, кажется, могу надеяться, что благодаря мне рассудок вернется к ней, вернее, он уже вернулся.
— Вы думаете, что она играла роль в таинственном деле моста Нельи?
— Роль жертвы — да. Название Брюнуа, постоянно повторяемое ею, время, когда началось ее безумие, тайна, окружающая ее с того времени, — все доказывает это. Я даже приписываю Фредерику Берару и мистрисс Дик-Торн заключение ее в секретную Шарантонского госпиталя.
— И вы полагаете, что она больше не сумасшедшая?
— Да.
— Однако она еще ничего не говорила?
— Благоразумие запрещало мне спрашивать ее. Операция могла быть смертельной, но благодаря Богу удалась. Приближается минута, когда Эстер Дерие расскажет мне все свое прошлое.
— Только бы Фредерик Берар не ускользнул от нас, — прошептала Берта. — Что, если он исчезнет?
— Исчезнет?… Ему нечего бояться, для чего сделал бы он это? Поверьте, что он, напротив, высоко поднимет голову.
— Нельзя ли узнать, живет ли он по-прежнему на улице По-де-Фер-Сен-Марсель?
— Нам не следует возбуждать его опасений каким-нибудь необдуманным поступком. Чем спокойнее будет этот человек, тем вернее наш успех; к тому же, если он даже сменил адрес, то полиция сумеет найти его.
— А ребенок, замешанный в эту мрачную историю? — продолжала Берта.
— Мой дядя должен убедиться, жив ли он. Впрочем, это имеет для нас только второстепенный интерес.
Рене Мулен и Этьен Лорио были совершенно правы, предполагая, что Фредерик Берар, считая, что он в безопасности, и не подумает бежать.
Тефер утвердил его в этом мнении, допустив даже невероятное: то, что полиция, возможно, не поверит самоубийству, но обратит мало внимания на убийство такого опасного негодяя, как рецидивист Жан Жеди.
На другой день бывший инспектор отправился в префектуру, но не узнал ничего, что могло бы его обеспокоить. Или о преступлении прошлой ночи еще не было известно, или ему не придали особого значения.
Тефер было подумал отправиться на улицу Ребеваль, чтобы посмотреть, как там дела, но решил, что это неблагоразумно, и поехал к герцогу.
В префектуре продолжали заниматься делом фиакра номер 13 и исчезновением Плантада, но истина не открывалась, и сам начальник полиции не мог распутать нитей, которые были нарочно спутаны ловкой рукой. Однако поиски шли своим чередом, но только для очистки совести, без всякой надежды на успех.
Приехав к герцогу, Тефер нашел его веселее, чем когда-либо, он, казалось, даже помолодел. Следы недавних волнений исчезли.
— Я вас ждал, — сказал он. — Вы были в префектуре?
— Только что оттуда. Все идет отлично: мрак все больше сгущается вокруг фиакра номер 13. Вы совершенно вне опасности.
— А другое дело — Жана Жеди?
— Тут ровно ничего нет и не может быть. По всей вероятности, друзья старого негодяя вернулись в «Черную бомбу». Труп найдут через несколько дней, и благодаря записке самоубийство не вызовет сомнений.
— Вы убеждены в этом?
— Конечно!
— Я сначала думал так же, как и вы, но теперь — нет.
— Почему же?
— Что вы предприняли вчера, чтобы отправить Жана Жеди домой в час ночи?
— Я передал ему записку от Рене Мулена.
— Если записку найдут, то она докажет, что самоубийства не было.
Полицейский нахмурился.
— Ах! Черт возьми! — прошептал он. — Я забыл вам сказать, что надо взять ее.
— Я, конечно, сделал бы это, но напрасно обыскал Жана.
— По всей вероятности, он потерял ее в «Черной бомбе».
— Но это очень дурно.
— Нисколько, и я советую вам не думать ни о чем. Записка может оказать нам услугу.
— Каким образом?
— Очень просто. Она была подписана именем Рене Мулена. Следовательно, Рене Мулена обвинят в том, что он завлек Жана Жеди в западню и убил его.
— Но если его нет в Париже, он без малейшего труда докажет свою невиновность.
— В таком случае, и это дело окружит такая же непроницаемая тайна, как и дело фиакра номер 13. Ни вас, ни меня не смогут обвинить, так как Жан Жеди умер.