– Потом. Как ты поступила, прочитав вторую грамотку?
– Я решила платить, Хотенушко, – вздохнула она. – Две куны раз в месяц не такая уж большая плата за молчание. Янчин монастырь не из бедных.
– Небольшую мзду и небольшой человечишка потребовал, не иначе, – Хотен оживился, потом снова посерьезнел. – Надо было сразу же поведать мне. Такой вымогатель никогда не отстанет. От него нужно было сразу избавляться. Кстати, а почему теперь ты обратилась ко мне за помощью – или надоело платить?
Ответ Несмеяны удивил сыщика. Оказалось, что год тому назад, оставляя, как обычно, две куны в дупле, она нашла там бересту. В грамоте было сказано, что больше с неё не возьмут ни ногаты, только последнюю выплату – пятнадцать кун греческими монетами. И чтобы поскорее. Как на грех, свободных кун в монастырской казне не было, а идти самой к ростовщику побоялась. Пока позанимала по куне, по две у знакомцев, благодетелей обители, прошло дня три. Она оставила требуемое в дупле, однако через неделю её словно бес начал подзуживать: пойди посмотри, да пойди, посмотри же, лежат ли на месте твои куны. Посмотрела – а их никто не взял! Подумала-подумала, да и забрала назад. И всё было тихо. До вчерашней обедни.
– Что ж – опять стрела прилетела? – спросил Хотен, глядя на красавицу-рассказчицу во все глаза.
– Да нет, под ноги подбросили. Выхожу, как положено по нашему уставу, первой во главе черниц из Андреевской церкви, слышу: под носком башмачка моего хрустнуло. Смотрю: вроде как поплавок берестяной. На всякий случай спрятала за пазуху, а в келье развернула – Господи, грамотка! Вот она, Хотенушко.
Хотен прочитал:
– «ПОЛОЖЬТЕКУНЫНАМЕСТОСТАРОЕДВАДЦАТЬКУНЪАТООСОРОМЛЮ». Ага, уже двадцать кун хочет… И снова грозит. А подай-ка мне первую грамотку, что на стреле была! Да, почерк очень похожий… Скажи, а та, вторая грамотка, были выдавлена похожим на эти почерком – или другим?
– Я не помню, но, кажется, похожим…
– Есть работа для Прилепы. Тебе, мати Алимпия, придется запустить её в книгохранительную палату обители – или куда вы свои грамотки да записи складываете?
– Имеется для них особый ларь в ризнице. Да только – что сие нам даст? И с чего ты это взял, что я позволю Прилепе рыться в наших берестах?
Старый сыщик ухмыльнулся. Всё-таки баба, уж какая она ни умная, остается бабой.
– Иногда мне кажется, что напрасно Владимир Красно Солнышко понаустраивал в Киев школ, и теперь каждый простолюдин знает грамоту. Как бы сумел мошенник, что вытянул из тебя столько кун, связаться с тобою прикровенно, если не умел бы писать? Однако не знает этот хитрец, что почерк точно так же может его выдать, как рост или походка! Если среди ваших грамоток найдется написанная тою же рукою, Прилепа определит мошенника.
– Ладно, я подумаю, Хотенушко.
Хотен покривился, однако заговорил о неприятном себе:
– Пока ничего не указывает на то, что неизвестный мошенник связан с твоей обителью. А вот твои прегрешения перед монашеским обетом… Назови мне человека, которому ты рассказывала и о связях с замученным отцом Федором, и о рождении тобою дитяти, и мы на пути к хитрецу.
Несмеяна подумала, потом заявила уверенно:
– Такого человека нет. Вот про поддержку мною дела отца Федора знали некоторые люди, но они в сие дело и сами замешаны. А про грех мой… Ты удивишься, Хотенушко, но рождение детей нами, черницами, не такое уж необычное дело, как вам, мирским, мнится. Знает про грех мой повитуха, но она баба надежная: сама монашенка, десятки черниц не выдала, а меня вдруг выдаст? Да и платят ей щедро. А кроме неё… Нет, я никому не говорила. Уж это точно.
– Значит, ты от святого духа родила, мати Алимпия?
– Что ты за шутки со мною шутишь, боярин! – Несмеяна чуть не опрокинул скамью.
Хотен вскочил на ноги. Как странно! Нарочно сдерживался, чтобы не сгрубить бывшей любовнице, а вот издевка сама с языка соскочила.
– Прости, мать, не хотел тебя обидеть!
– Не надо мною зубы скалишь – над Духом Святым! Да вдобавок и над Богородицею Девой! Великий то грех – кощунство! Поберегись, боярин!
Он крякнул, но не стал спорить с игуменьей о грехах. И без того нет-нет да и вспомнится пекло, которого, как умные люди говорят, успешным в мирской жизни дельцам не миновать.
– Послушай, я хотел сказать, что не духом же… Ты забеременела от мужика, и не могла же ты ему потом не сказать, что родила от него. А мужики, сама же сегодня сказала, еще болтливее баб. Вот он и проговорился кому… Ладно, не обижайся, а просто подумай.