Игорь посмотрел вслед беглецам: не больше двух десятков их успели просочиться в брешь между половецкими полками, остальные, как кур в ощип, влетели прямо в гущу сомкнувших строй половцев. Теперь он развернул Серка и помчался назад, к своим. Конь убитого оруженосца, живший на этом свете последние минуты, давно уже хрипел, однако честно исполнял свой долг, бил копытами в землю из последних сил. Неизвестно куда пропавший Игрун (и золоченое стальное седло увез, о серебряной сбруе хоть и не вспоминай!), фарь благородных арабских кровей, тот уж, небось, увильнул бы как-нибудь, чтобы… Игорь не додумал об Игруне, потому что не выдержал и оглянулся. Половцы уже заметно настигали. Он безжалостно вонзил шпоры в бока несчастного Серка, услышал вблизи негромкий свист – и очнулся уже на траве. Невдалеке Серко, бился, издыхая, на земле, а князя опоясывала, плотно прижимая руки к туловищу, тугая веревка аркана.
Половец, поймавший предводителя Северского войска, подскакал к нему и твердой рукою сдернул с земли. Потом ухватил Игоря за руку и поскакал к своим. Князь еле успевал перебирать ногами и молился только об одном – не оказаться бы под копытами. Такого не могло происходить с ним, князем Игорем Святославовичем – не могло происходить, однако почему-то случилось. И когда половец, отъехав уже достаточно далеко от северского войска, начал придерживать своего гнедого, Игорь освоился в этом невероятном своем положении настолько, что попросил, задыхаясь:
– Позволь посмотреть!
– Смотрет, – неожиданно легко согласился половец и ткнул себя пальцем в грудь. – Чилбук Тарголов. Батыр!
И князь смотрел, как погибало его войско. Смотрел, пока сияющий Чилбук снимал с него аркан, ворча, развязывал бесчисленные ременные завязки и стаскивал доспех и оружие. Смотрел, когда подскакавшие Чилбуковы сородичи раздевали и разували его, не оставив на теле и расшитой, покрытой ржавыми разводами рубахи. Смотрел, пока напяливали на него драные кожаные штаны и вонючий нагольный тулупчик. Смотрел, досадуя на свои глаза, которые сделались вдруг так некстати зоркими. И оторвался от зрелища только однажды – когда Чилбук вдруг зачмокал, восхищенно разглядывая снятую с пояса Игорева серебряную флягу.
– Ай, ты! – сверкнул тогда на него глазами-щелками половец. – Смотрет!
А было чего посмотреть, ведь Игорь оказался напротив курского полка. Каждый раз, когда теснящие курян половцы Козы Бурновича расступались, он видел, что брат его продолжает сражаться. Расстреляв все стрелы и истратив все сулицы, Буй-Тур выхватил из ножен меч, а когда остался с обломком на рукояти, свесился с седла и ловко подхватил с земли половецкую саблю. Он вертелся волчком, тупой и неукротимый берсерк, на своем покрытом пеной и кровью, обезумевшем жеребце, а вокруг него умирали дружинники-куряне: они, если и хотели, не смели сдаваться, пока их князь бьется. У Игоря немного отлегло от сердца, когда он понял, что половцы не собираются убивать брата, предпочитая получить за князя выкуп. Уже два быстрых аркана сумел перерубить Буй-Тур Всеволод, когда жеребец под ним, утыканный стрелами, как девичья подушечка для иголок, вдруг рухнул на колени, а князь оказался под кучей малою прыгавших на него с седел половецких удальцов.
Почти сразу же со всех сторон раздался оглушительный торжествующий вой, запищали трубы, забухали барабаны. Игорь почувствовал укол ревности – если кыпчаки так радуются пленению брата Всеволод, уж не считают ли они именно его предводителем русичей? Нет, это главный стяг северского войска пал на землю, и, увидев этот знак, побросали свои стяги знаменосцы остальных русских дружин. Оставшиеся в живых русичи выпустили из рук оружие. Сколько же их осталось? Как ликуют половцы, как веселятся! Пришло их время, и наступила их темная власть над северскими пленниками.
Игорю стянули руки за спиной сыромятным ремнем, и сразу же ушибленная рука, о которой он успел забыть в скачке, налилась острой болью. Он промолчал, не попросил и попить. Попробовал помолиться – и вроде как забыл все молитвы. Под хохот и полупонятные ему насмешки степняков подвели русскому князю старую, в коросте клячу, с липовым, расколотым и кое-как ржавой скобой сбитым седлом – что ж, сейчас чем хуже, тем лучше. Боль, издевательства, оскорбления, унижение – быть может, они помогут снять тяжесть с души?