Уже собирались князя усаживать на лошаденку, когда подъехал Кончак. Роскошно одетый, без доспеха, только у широкого златотканого пояса бесценный, в позолоченных ножнах франкский меч, и нукеры вокруг него нарядные. Показал свои белые на темном лице зубы:
– Ай, Игор! Карош коняз, однако!
Чилбук выехал вперед и приветствовал хана. Кончак ответил ему свысока и завел неспешный разговор. Прислушавшись, Игорь понял, что коварный Кончак выполняет свое обещание, выручает. Чилбук уже согласился, что хан имеет право поручиться за своего русского кунака и будущего родича как за раненого, и теперь обсуждался размер вознаграждения за передачу русского князя, устраивающий обе стороны и не оскорбительный своею малостью для сановного пленника и для знатного батыра Чилбука.
Тем временем Игорю развязали руки. Орудуя здоровой правой рукой, скинул он с плеч вонючий кожух. На голой, полуседым волосом поросшей груди не оказалось золотого крестика – то-то молитвы ускользали из памяти… Что ж, он помолится Велесу – есть за что. Тошнотворная вонь, терзавшая его ноздри, резко ослабела, но мерзостный вкус соли во рту остался. Вкус поражения. Вкус позора.
Глава 10. Мутные сны и тяжкая явь великого князя Святослава
Великого князя Святослава Всеволодовича, конечно же, порадовал вид красавца Чернигова, вынырнувшего на высоком берегу из-за поворота Десны, да еще в такой яркое, солнечное весеннее утро. Однако не надолго: второй день он сердился на племянника своего Игоря, затеявшего в тайне от него особый поход в Половецкую степь. И именно сейчас! Сейчас, когда большой поход на половцев уже подготовлен! Когда удалось уже договориться почти со всеми князьями, от Переяславля и до Волыни, когда даже из далекого лесного Корачева добыл он для этого похода добрых молодцев, которых, между прочим, обязался вооружить, посадить на коней и кормить. Вон в третьей ладье плывут, радуются, что Русскую землю посмотрят, медведи замшелые! Под парусом и по течению доплыли ладьи до впадения в Десну малого Стрижня, и уже по этой речушке пришлось подниматься на веслах до черниговской пристани.
Живой и подвижный, несмотря на то, что ему уже седьмой десяток пошел, великий князь первым выпрыгнул из передовой ладьи на пристань. Нетерпеливо пританцовывая, наблюдал он, как сводят по мосткам на берег его любимого коня, неутомимого венгерского жеребца Кусаку, когда увидел, что ворота Детинца распахнулись, и к пристани скачет, размахивая над головою шапкой, боярин брата Ярослава. Да, это Володарь.
Вот Володарь скатился с коня, за ним и паробок его. Подбежал боярин, о чести седой бороды своей не заботясь, к великому князю, поклонился, пропыхтел вполголоса:
– Великий княже, вечно живи! Брат твой Ярослав Всеволодович просит тебя, не мешкая, ехать к нему в Красный терем. Поспеши, великий княже!
– Пожар, что ли, тушить, Володарь? – осведомился Святослав Всеволодович, с помощью паробка забираясь на Кусаку. – Или брат боится, что я сперва заверну к владыке попробовать церковного вина?
– Мне не велено самому говорить, великий княже. Одно скажу, что новость скверная.
– Боюсь, боярин, что и я огорчу брата своего, – буркнул великий князь.
И четверти часа не прошло, как Святослав Всеволодович, слегка только запыхавшись, влетел в гридницу братова терема. Тучный Ярослав торопливо поднялся навстречу ему с позолоченного престола, на котором и Святославу Всеволодовичу довелось сиживать, взял брата за руку и посадил рядом с собою на скамью. Глядя на его полное лицо, утратившее обычное выражение добродушия и довольства жизнью, тотчас принялся великий князь киевский гадать, кто из их ближайших родственников внезапно помер. Братья обнялись, и Святослав Всеволодович по праву старшего заговорил первым:
– Что я слышу, брат! Племянник наш Игорь пошел в Половецкую степь чуть ли не со всею Северской землею, а от меня утаился! И не говори мне, Славко, что ты не знал! Ты же их всех в кулаке держишь!
– Худо, худо дело, еще хуже, брат! Уж не знаю, как и сказать тебе… Большое несчастье, брат! Все северские князья в плену, а дружины погибли да пленены. Пленных до тысячи. Вот сейчас тебе самовидец…
И Ярослав Всеволодович, отводя от брата глаза, громко хлопнул в ладоши. Возникшему в дверях слуге приказал:
– Беловода сюда!
Великий князь дважды заставил Беловода Просовича повторить свой рассказ, и только вглядевшись в его красное и изможденное лицо, странно смотревшееся над роскошными одеждами боярина, понял вдруг, что никакое это не вранье, что ничего этот Беловод не придумывает, а вот большая беда действительно пришла. Стиснул он зубы и спросил, сдерживая ярость: