– Спаси тебя Бог, госпожа княгиня, – упал на колени Непогод.
– А ты, Измирь, найди поскорее для него коня да еды какой-никакой, чтобы пожевал дорогою. Запомни или запиши имя молодчика, а сам разошли гонцов. Сперва в те села и городки, что на полудень от Путивля, потом в остальные и в стольный град. Бери в гонцы всех дружинников, что оставлены в городе и требуй, чтобы тотчас возвращались. Чего гонцы должны кричать, ты уже понял? И позови сюда ко мне отца протопопа и старцев градских.
– Слушаюсь, госпожа, – поклонился Измирь. – Да ведь… Не велел мне мой князь отлучаться от тебя ни на шаг, тем более в лихую военную годину.
– Да ведь ты, мудрый старец, у меня теперь вместо тысяцкого, – улыбнулась княгиня одними тонкими губами. – Поневоле придется тебе отлучаться, Измирь. А у меня уже свой собственный телохранитель вырос. Скажи-ка, княжич Ростислав Игоревич, сумеешь ли защитить свою маму?
На заплаканном лице княжича вдруг возникло суровое выражение, он выступил вперед, выхватил из ножен свой игрушечный меч, почему-то пригрозил им Непогоду и выкрикнул звонко:
– Вот сим мечом-кладенцем поганого половчина тотчас зарублю!
Запели, заскрипели под тяжестью спускающихся дружинников ступени лестницы, и княгиня подумала, что сейчас, пока судьба дарует несколько часов на подготовку, нужно проверить все стены острога и детинца, чтобы успеть починить подгнившие связи. На заборолах Путивля не будет стрелков, чтобы отгонять половцев, только старики и бабы. Сами стены, а не бойцы, главная защита теперь городу и беженцам, стены и ворота. Стенам и воротам защищать горожан, а горожанам защищать своих защитников, не давая супостату их поджечь или пробить бревном-тараном. Значит…
И вдруг ей захотелось проснуться, избыть страшный сон. И пусть не в любимом родном Галиче проснуться, где бояре с горожанами и говорят, и одеваются, и думают по-другому, не так, как здешние пропахшие дегтем лесные медведи, а в этом же Путивле. Будто только что пробудилась она после долгого полдневного отдыха и поднялась на стену, да только с другой стоны поднялась, где стена детинца прямо нависает над Сеймом. Чудесный вид открывается там с прибрежной кручи на заречные леса и луга, особенно весной, когда покрыто всё свежей первой зеленью. Как хотелось бы стоять сейчас там, беспечной и спокойной, и любоваться этой природной красотою, для утехи человеческой сотворенной Господом! Любоваться и тешиться, зная, что безопасность и покой есть кому обеспечить. Однако дружины погибли, и новгород-северская, и путивльская, а изрядно поднадоевший своими изменами грубиян-муж и старший сын, уже почти взрослый, жених и воин, в позорном плену. Так что нечего ей там делать, на северной стене детинца, потому что с той стороны глубокий Сейм, высокий обрыв и крепкая стена, которую не поджечь стрелой с горящей паклею, надежно защищают город. Ей надо торчать здесь, смотреть на скучные поля с прошлогодними темными скирдами, похожими на шлемы дружинников (Боже мой, там ведь и всё оружие пропало, на многие и многие гривны!), ибо именно с этой, южной стороны, за дальними синими лесами, еще сегодня поднимутся в небо первые зловещие дымы.
Снова заскрипели-запели ступени. Медленно, нависая на перилах и цепляясь за балясины, поднялись они на стену – сперва протопоп, за ним старцы градские. Княгиня, загибая по одному тонкие свои пальцы, быстро пересчитала: семеро. А должно быть их восьмеро: протопоп и семь старцев градских.
– Отцы честные, а почему вы не все пришли?
– Михалко Непеевич, княгиня, остался под стеною, – пояснил, отдуваясь, толстый старик в собольей шубе. – Ему на костылях лестницею не взойти, а наши концы рядом, и я ему обо всем решенном поведаю.
Ярославна кивнула. Потом коротко сообщила о своих первых распоряжениях, переданных через Измиря. Помолчала, перед тем, как сказать о важном:
– Наверное, дивуетесь вы, почему я, женка, приняла на себя власть, когда у вас тут, в Путивле, живет брат мой князь Владимир Ярославович Галицкий, муж в расцвете лет?
Старики переглянулись.
– Так вот. Брат мой у нас с князем Игорем – почетный гость. Я его беречь должна. Хоть и зрелый он муж, а княжеством и дня не правил. Вам, путивльцам, он чужой совсем. Я же, как ни как, супруга новгород-северского князя и мать ваших юных княжичей, а сама живу на Северщине уж много лет.
– Правильно решила, Евфросиния Ярославовна, – прогудел протопоп. – Твоего брата горожане не желают. Ты уж не обессудь, но бессовестный он. У живого мужа жену отобрал, живет теперь с сею попадьей открыто – будто так и нужно.