– Отойди, посол, мы призовем тебя, – распорядился Рюрик Ростиславич и, не дожидаясь исчезновения боярина, поднял глаза на Святослава Всеволодовича. Тот пробормотал:
– Не о чем раздумывать, брат. Ответим, как есть.
– Кто скажет?
– А хоть бы и ты.
Вернув посла, Рюрик снова встал, воздавая в его особе честь князю Владимиру Глебовичу, и заговорил, послу в глаза не глядя:
– «От великих князей киевских князю Владимиру Глебовичу. Раны твои целуем, а помочь всё еще не можем. Уже извещали мы тебя, что у нас не дружины с собою тут, на Зарубском броде, а жалкие остатки. Мои, Святославовы, мужи ушли с сыном Олегом защищать Посемье, а мои, Рюрюковы, стали на всех Днепровских бродах. Плывет к нам от Треполья на ладьях Давид Ростиславич Смоленский с большой дружиной. Ждем помощь и от других князей. Вместе с ними немедленно выступим на помощь». Езжай, посол.
Великие князья обменялись тяжелыми взглядами.
– Сколько еще может продолжаться вече у смолян в Триполье? – желчно спросил Святослав Всеволодович. – И уверен ли ты, что твой брат-увалень не замедлит поспешить к нам, как только вече закончится?
– Брат мой Давид, – помолчав, ответил Рюрик, – быть может, и засиделся в своих болотах и на пиру ведет себя далеко не как Дюк Степанович, однако уважение к нам с тобою имеет.
– А я вот думаю, не погрызть ли нам с тобою сушеной оленины, запивая глотком-другим вина? – произнес Святослав Всеволодович. – Ибо чует мой желудок, что не съесть нам сегодня обеда. Потому что через полчаса, приплывет ли, не приплывет твой Давид с дружиной, я, пожалуй, несмотря на почтенные седины свои, поведу наших знаменосцев, трубачей и поваров через Днепр.
– Добрая мысль, отец и брат мой. И я с тобой, разумеется, поеду.
Однако князья не успели всласть обгрызть оленьих косточек, обмениваясь охотничьими байками и рассказами. Вдруг замычал Рюрик Ростиславич, выплюнул кость и вскрикнул:
– Смотри, смотри! Наконец-то!
Да, на сияющей глади Днепра появилась ладья. Плыла она по течению, попутный ветер задувал в парус, да еще и гребцы усердствовали. Быстро плыла ладья, вот только за нею так и не выплыли из-за крутого правого берега остальные ладьи, набитые дружинниками, словно печь пирогами, а общим числом двадцать да девять.
Прибежал оруженосец Святослава.
– Чего тебе, Сема? – зарычал на него великий князь. – Сами видим, что ладья! Держит к пристани, без тебя видим!
– Великие князья, я не о ладье. Половецкий разъезд ускакал с брода.
– Стой здесь, сейчас получишь приказ. Ну, как, брат, поскачем? – и дождавшись Рюрикова кивка, закричал Святослав:
– Трубить общий сбор! Сажай на коней поваров и конюхов! Пусть Воротислав построит дружины, мы выступим сразу же, как разберемся с ладьей.
Князья уже были в доспехах и на конях, когда ладья причалила, и на мостки выскочил сначала долговязый боярин, богато, не по-походному, одетый, за ним оруженосец, начавший выводить коней.
Вот, наконец, боярин подскакал к великим князьям.
– Здорово, Жигун, – ответил Рюрик Ростиславич на приветствие боярина. – Здоров ли брат мой Давид Ростиславич?
– Твой брат здоров, великий княже, и вот что говорит тебе и великому князю Святославу Всеволодовичу: «Давид Ростиславич отцу и брату моему Святославу Всеволодовичу и брату моему Рюрику Ростиславичу. Вече решило: “Мы приплыли к Киеву, и если бы Киеву угрожали ратные, то бились бы. А искать нам теперь другой рати не можно, мы уже изнемогли”. А я теперь иду с дружиной на Киев, оттуда в Смоленск».
– Они изнемогли, приплыв на ладьях из Смоленска и повалявшись на травке под Трепольем? Да за такие дела… – вскипел Святослав Всеволодович.
Рюрик Ростиславич побагровел и понурился.
– Так что мне сказать своему князю? – глядя в сторону, осведомился Жигун.
Великие князья переглянусь, и Святослав Всеволодович пожал плечами. Рюрик Ростиславич воткнул в посла сузившиеся от бешенства глаза:
– Те слова, что у нас с князь-Святославом сейчас с языка просятся, князь князю говорить не должен. А ты поедешь с нами, а потом просто расскажешь моему брату обо всём, что увидишь.
– Я ведь должен…
– Посмей мне только еще раз свой лукавый рот раскрыть! Нам сейчас каждый меч в дружине на вес золота. Кличь паробка своего, становитесь сразу за моим трубачом.
Кони, пугаясь неоглядной водной шири, неохотно шли в Днепр на брод. Пятились, становились на дыбы, поднимая облака сияющих на солнце брызг. Хотя Днепр-Славутич еще не полностью вернулся в свои берега после половодья, плыть, однако, никому из переправлявшихся не пришлось, только Святослав Всеволодович предпочел пересечь Днепр на смоленской ладье. У него второй день текло из носа, а простуживаться окончательно в его возрасте было бы опасно. Все остальные не успели высохнуть в быстрой скачке вдоль речки Трубежа, как открылся красавец-Переяславль. Город, благодарение Богу, остался цел, дымилось расположенное за ним предместье.