Великие князья, не мешкая, повели свое малое войско к Залозному шляху, когда Кузнечные ворота растворились, и выехали несколько десятков вооруженных всадников под знаменем князя Владимира Глебовича Переяславльского.
– Никак с нами сечься надумали переяславльцы, – усмехнулся Рюрик Ростиславич, натянул поводья и поднял руку. – Придержите коней, молодцы.
– И ведь то не князь Владимир под его знаменем, – пояснил дальнозоркий его соправитель. – Он в помощь нам свою недобитую дружину посылает, вот что. А под знаменем его тысяцкий Олекса Суздалец.
– Они там все через одного суздальцы, – проворчал князь Рюрик. Резко оборотился к соправителю. – Давай обсудим выходку, которую учудил мой брат Давид. Подъедет твой Суздалец, не сможем говорить свободно.
– Твой Сузделец, твой Суздалец… – такой же твой, как и мой, брат…
– Ну не скажи, отец мой и брат, не скажи! Это мы тут в Киеве привыкли к тонким отношениям, к уверткам и словоблудию, к хитрым проискам за спинами друг у друга. Порой мне кажется, что не на простецкой Руси живу, а в Царьграде, что тону в происках хитрых греческих царедворцев. Ты что, не видишь разве? Не мы правим, а хитрозадые киевские бояре. Брат мой Давид позорно повернул назад из Треполья, а киевские полки вообще не вышли из города! А где черные клобуки, где берендеи? На них ты почему-то не гневаешься. Мне, Ростиславичу, князь Владимир природный соперник – давно ли я с ним воевал? Я, как и черные клобуки, а тем паче киевские ратники, прекрасно помню, кто на щит взял Киев и пустил в него половцев – отец Владимира недоброй памяти Глеб Юрьевич, разоритель Киева! Однако я твой соправитель, и я понимаю, что князь Владимир только что принял на себя удар половцев, направленный на всю Русскую землю. И не думал, кровь свою проливая и пот мужественный утирая, что открыл половцам ворота на Русскую землю его заклятый враг Игорь Святославович. А брат мой Давид – человек простой, лесной и болотный житель. Ты уговорил его идти летом глубоко в Половецкую степь – он и согласился. Ты предложил выйти раньше, чтобы отбить половецкое нашествие на Киев – он и приплыл по Днепру. А на защиту Переяславской земли Давид идти не захотел. И если раньше ты не догадывался, теперь знаешь, почему.
– А что ж тогда за глупости он несет про вече? Какое может быть вече в дружине, а? – прищурился князь Святослав. По его мнению, в этом разговоре не было большой нужды, тем более перед довольно опасной попыткой отбить полон у огромных половецких полчищ. Однако в том и состоит одна из тягот разделения великокняжеской власти, что приходится обсуждать все свои действия с соправителем, словно в ранней юности с наставником-боярином, отцовской властью тебе навязанным.
– Никакого. Старшие бояре имеют право совета князю, и только. Будто сам не знаешь! Если бы в моей дружине попробовали созвать вече, я бы, не задумываясь, зарубил мечом зачинщиков. Мы с тобою в спешке не задумались, как моему брату Давиду удалось собрать такое большое войско, тридцать насадов, по завязку набитых всадниками. А с ним пришел смоленский полк, ратные горожане, вот они-то и устроили вече.
– Если бы твой брат хотел биться, он приплыл бы с одной своей дружиной.
Рюрик рассеянно наблюдал, как переяславльцы переправляются через Трубеж. Раньше напротив обоих главных ворот, Княжих и Кузнечьих, устроены были мосты. То ли еще не успели их навести заново на месте снесенных ледоходом, то ли сожгли сами горожане перед нашествием половцем, то ли половцы, уже отступая… И почему он обязан в любом случае промолчать? Почему бы ему не сказать то, о чем только что подумал?
Великий князь Рюрик Ростиславич резко повернулся в седле и прямо взглянул в лицо соправителю. Оказалось, что у того в бороде запуталось несколько волокон сухой оленины.
– Ты бороду-то оправь, Святослав Всеволодович – крошки… Обещай, что не обидишься, а?
– За крошки, что ли? – промычал соправитель, снял боевую перчатку и принялся усердно расчесывать седую бороду бледной пятерней в коричнево-желтых старческих пятнах. – Ладно, говори.
– Не за крошки… Когда Юрий Долгорукий отдал Киев Глебу Юрьевичу, тот оставил вместо себя в Переяславле сына своего, а Юрьева внука, вот этого самого храбреца Владимира Глебовича. А из Переяславского удела всегда лежала прямая дорога на золотой киевский стол. И не потому ли мы с тобой, князья, коих в трусости никто никогда не посмеет обвинить, не сдвинулись у Зарубского брода с места, пока князь Владимир не был разбит?