– Боюсь, если не признается, дело об убийстве Добрилы Ягановича так и не разъяснится… Довольно, Хмырь!
Голова Чурила показалась на поверхности. Пока преступник приходил в себя, Хотен, от мыслей о деле отвлекшись, огорчился: до чего же по-дурацки проводят они с Прилепой свою первую законную брачную ночь! Впрочем, если побыстрее разобраться с этим любострастным Чурилом, можно будет и стать, подальше отсюда, на ночлег…
– Да, я Чурил… О котором ты спрашивал… – выдавил из себя пленник, отдышавшись.
– Теперь расскажи подробно об Игоревом походе. Всё, что видел и слышал – от выступления из Рыльска и до твоего бегства с поля последнего сражения.
– Отроки часто бегут, спасая свои жизни, а черные клобуки – почти всегда, если дело сразу не заладится, но что-то я не слыхал, чтобы за такой побег судили…
– Эй, Хмырь!
Снова всплеск. Хмырь говорит раздумчиво:
– Вот держу пакостника под водою, а вдруг его сейчас речной хозяин утащит? А спрос с меня.
– Не бойся, водяной только девок-купальщиц ворует, – заметила Прилепа. – И живою еще ни одну не отпускал… Слушайте, а он там не задохнется?
– А я тебе, боярин, верю, – ни к селу, ни к городу вдруг заявил Хмырь. – Знаю, что ты не станешь пытать невиновного. Отпускать?
С большим шумом выскочил из воды пленник – будто парень, что поднырнул к купающимся девкам, желая наспугать. Теперь он уже дольше приходил в себя. Наконец-то…
– Со мною следует говорить, называя меня боярином. Это раз, – Хотен, кряхтя и с треском в коленках, поднялся с крутого бережка, подошел к самой кромке воды, и Семь принялась лизать его сапоги. Сказал уже потише. – С чего ты взял, что тебя судят за бегство? То, что расскажешь, нужно мне для суда над другим человеком. Ты свидетель, Чурил. Это два.
Несколько успокоившись и поняв, как ему казалось, что от него требуется, Чурил принялся весьма толково рассказывать о походе, рисуя князей, а в первую очередь, молодых, Святослава Ольговича (его он именовал только матерно) и Владимира Игоревича, самыми черными красками. При этом Всеволода Святославовича он назвал тупым рубакой, а предводителя, Игоря Святославовича – бездарным неудачником. И так выпукло показал ошибочность распоряжений князя Игоря, что сыщику невольно подумалось: если бы этот Чурил был там главным, страшного несчастья удалось бы избежать. Покосился Хотен на Севку-князька, присевшего на пригорок рядом с Прилепой – тот слушал, разинув рот.
– Значит, ты не видел, как князь Игорь Святославович пытался заворотить бегущих?
– Нет, боярин, не видел я, потому что сам бежал, трудился. Не до дружка мне было, а до своего брюшка. Но если он действительно поступил так, как о том рассказывают, значит, хотел пораньше сдаться в плен. Князь Игорь дурак, если боялся плена – ведь на поле был его приятель Кончак.
– Ты доволен ли повестью, э-э-э, Словиша Боянович?
Князь кивнул, однако остался на месте.
– Словиша Боянович!
Князь кивнул снова, поднялся и ушел.
– Радость моя, и ты уходи.
Исчезла Прилепа. Хотен повернулся, не вставая, к молодому Неудаче.
– Согласен ли ты, чтобы мой друг Хмырь услышал обо всем, здесь сказанном?
– Нет, боярин, не согласен я. У нас такого уговору не было.
– Тогда раздевайся. Оставь только меч на себе. Васко-самострельщик! Возьми преступника на прицел. А ты, Хмырь, вылезай, друг, из воды, спасибо тебе за службу.
Голый Хмырь вылез на прибрежный песок, гоня перед собою волну несмытых речной водой воинских запахов. Собрал в две охапки свое барахло, взял под мышки и заявил негромко:
– Хватит с меня и того, что услышал. В какой грязи мы барахтаемся, боярин! Я всегда старался держаться подальше от княжеских и боярских тайн. Из отроков незнайке не выбиться, зато остатки совести незнайка сохранит.
– Ты прав, друг. Я тебя прошу об одном: отведи и Васка-самострельщика подальше. И чтобы он по-прежнему видел Чурила.
Тем временем молодой Неудача Добрилович, щуплый и белокожий, как ощипанный цыпленок, и по белому, светящемуся в темноте телу опоясанный черным длинным мечом, вошел, поойкивая, в воду и занял место Хмыря.
– Я не понимаю! – вдруг визгливо закричал пленник. – Я рассказал тебе о том, что знал и что понял! Не ведаю я никаких других княжеских тайн!
– Зато боярские тайны тебе зело любопытны. Ты ведь для того убил боярина своего Добрилу Ягановича, чтобы не помешал тебе тянуть куны с его бывшей полюбовницы? Рассказать тебе, как ты исхитрился его добить?