— Вот видишь, жизнь этой мухи теперь решительно не имеет никакого смысла!
— Бэ-э!
Я обхватываю её бедра. Мир мог бы прямо сейчас взорваться на куски, против этого нечего было бы возразить. Девочка, я тебя хочу. Твоя жизнь без меня не имеет смысла! Хе-хе…
Мы шагаем в сторону моего озерца. Мой тайник действительно хорошо замаскирован. Правда, зимой он станет непригоден. Но до зимы ещё далеко. Я намыливаю лицо и бреюсь прямо над поверхностью воды.
Юдит с интересом смотрит на этот процесс и роется в вещах, разочарованная масштабом открытой тайны.
— Ийе, а это что такое?
Она извлекает из пакета перламутровую опасную бритву и опасливо держит её двумя пальцами.
— Да на ней кровь…
— Нет, это, наверное, ржавчина. От сырости.
— Лучше выбрось её! У неё такой ужасный вид.
— Ах… она мне дорога как память. Мне подарил её отец. А ему, в свою очередь, она досталась от его отца.
— И всё равно вид у неё ужасный.
Хорошо, по существу она права. Я от моего отца больше ничего не сохранил — почему же храню именно бритву? Я вышвыриваю этот предмет в озеро, размахнувшись как следует. По воде пошли круги.
Когда я смотрю на воду, меня охватывает страх божий. Терпению воды можно позавидовать. Юдит гладит меня по гладким щекам.
— Ну, что будем делать теперь?
— От таких вопросов тебе надо отвыкать. Иначе наступит скука смертная.
Я потискал её титечки. Она рассмеялась.
Мы автоматически выбрали путь в сторону Леопольд-штрасе. Чем шире улица, тем она притягательнее.
На Мюнхенской Свободе мы издали увидели мою семью. Они там околачивались в полном составе.
Это вызвало у Юдит неприятные воспоминания, и она внутренне напряглась.
Кто-то ударил меня по плечу. Я вздрогнул от испуга.
Но то был Том. Это хорошо. А ведь мог бы оказаться и Ирод.
Почти в аккурат на этом самом месте он перерезал горло пятому младенцу.
Том с восхищением разглядывает Юдит и подмигивает мне.
Я представляю обоих друг другу и утверждаю, что Том парень что надо. Юдит делает вид, что верит моим словам.
— Что вы собираетесь делать? — спрашивает Том, продолжая подмигивать.
— Мы не хотим видеть остальных, — отвечаю я. — Мы сейчас не от мира сего.
— Э?
Мы обходим площадь Свободы стороной. Идём вдоль Герцог-штрасе.
— Здесь когда-то был игровой клуб, — рассказываю я, кивая на бело-зелёный оштукатуренный фасад. — Я часто выполнял в нём роль крупье. У них там был босс, его звали Бернд Флах. Толстый человек с розовыми ушами, очень милый и немногословный. Недавно я узнал, что он застрелился. Жаль, он не раз ссужал меня деньгами.
Мы переходим на другую сторону, на Кайзер — штрасе.
Том держится как бы сам по себе и исчезает в супермаркете. Выходит оттуда с двумя банками пива.
— Захотелось пить! — объясняет он, одну банку предлагает Юдит, но та отказывается, зато я её беру, и мы с наслаждением присасываемся к пиву.
— Если бы это была кола… — говорит Юдит.
— Нет проблем! — орёт Том и снова бежит в супермаркет.
Этот парень — просто феномен. Я его очень люблю.
На сей раз, помимо заказанной баночки колы, он тащит целую шестиместную упаковку пива. И орущую кассиршу на хвосте. Приходится нам заложить спурт. Ну, это было нечто! В первый раз случилось такое, чтобы Тома засекли.
— Кажется, я испортился! — запыхавшись, говорит он, глотая слова, смертельно бледный.
— Не бери в голову!
— Увы! Наверно, я старею!
— Да тебе всего двадцать!
— И что же в этом хорошего?
Он тяжело ранен: глубоко задета его воровская честь. Юдит не понимает ситуацию, но улыбается. Ей понравилось удирать от погони.
Том скрестил руки за спиной и понурил голову. Вид у него совершенно убитый. Одну за другой он опорожняет три банки пива. Надувшись, он предлагает отправиться в Луитпольд-парк и подняться там на Насыпную гору. Хорошее предложение.
День становится жарким, а тут, на горе, хорошо поваляться в тени, поглядывая на голубую чашу открытого бассейна. Насыпная гора усажена тополями и липами, буками и ивами, и если на неё посмотреть в хорошем расположении духа, она вполне сойдёт за кусочек Тосканы. Дорожки тут асфальтированные, они ввинчиваются в гору тремя пересекающимися спиралями. На вершине стоит чёрный металлический крест. Он не очень мешает. Мы ложимся на склоне холма, повыше горки для санок. Мягкая трава, она просто усыпляет. Ребёнком я часто здесь играл, тут повсюду валялись одноразовые шприцы, с толикой крови внутри. Бёдра у Юдит очень стройные. Том поёт застольную песню. Куда я попал? — оказался тут вместе с двумя детьми.
На лбу Тома всё ещё колеблется тень позора, пережитого в супермаркете, она заставляет его то и дело сжимать кулаки и рвать траву в бессильной ярости. Он вскакивает и уходит слоняться. Юдит хочет, чтобы я потрепал её по загривку. Язычок у неё заходил ходуном. Вскоре она впустила к себе мою руку. Волосы у неё на лобке на ощупь очень мягкие. Мне попадались женщины, поросль у которых походила на жёсткую стальную проволоку.
Ткм всё увлажнилось, Юдит развела ноги, чтобы мне удобнее было проникнуть к ней. Одно переживание успеха за другим. Это делает меня неуверенным. Здесь можно было бы безотлагательно потрахаться. Мы лежим между двумя кустами, на холме почти никого нет, все дети в школе. Юдит выдыхает мне свою готовность. Я извлекаю на воздух мой паяльник. Юдит осторожно берёт его в руку. О-е, всё это не сулит ничего хорошего. Если я его сейчас всуну, то кончу ещё до того, как целиком окажусь внутри. Я это заранее чувствую. Проблемы с преждевременным извержением в последний раз были у меня в восемнадцать лет. В те времена я, перед тем как воспользоваться шлюхой, испрашивал у неё разрешения ненадолго забежать в туалет, сдрачивал там порцию, и только после этого всё шло уже лучше-хотя бы было за что деньги отдавать.
С ума сойти — это же шестнадцатилетняя девчушка… Это вообще-то хоть не запрещено законом — дрючить таких? Она стаскивает свои джинсы до колен, и тут возвращается Том.
Юдит быстро натягивает штаны.
— Эй, Хаген, там валяется один труп…
— О нет! Скажи ему, пусть объявится попозже!
— Я только хотел… я же… поделиться… Я вам помешал?
— Юдит, — шепчу я, — извини, я отлучусь на минутку, ладно?
— Что, там правда лежит труп? — простодушно спрашивает она.
— Да нет же… Это просто такой узкоспециальный, профессиональный термин… Ну, хочешь, пойдём с нами!
Мы втроём идём на другую сторону холма. Ткм, неподалёку от цветущей вишни, лежит мужчина, спит мертвецким сном. От такого можно кое-чем поживиться. Я показываю Юдит знаками, чтобы она оставалась на месте и не удирала.
Сон у пьяных часто бывает более чутким, чем кажется на первый взгляд. Мы с Томом пристраиваемся рядом с ним. Из его заднего кармана выглядывает уголок кошелька. Вытянуть его ничего не стоит. Для этого нужно одной рукой держать материю, натягивая её против движения, а другой осторожно, без рывков, но и без остановок, вытянуть кошелёк. Человек не пошевелился. На вид ему около пятидесяти, жирный, давно не брившийся. Неподходящее время напиваться. Я прислушался к его дыханию и ничего не услышал. Уже из сугубого любопытства я слегка толкнул его ногой. Он никак на это не отреагировал. Не издал ни храпа, ни всхлипа. Ничего.
У меня волосы на загривке встали дыбом.
— Он совершенно вне себя…
— Что?
— Я думаю, он уже там. Это настоящий труп, неподдельный.
— О Боже, — Том побледнел.
На руке мёртвого были красивые часы. Я медлил.
— Пошли, отрываемся! — скомандовал Том.
Но я хотел проявить благоразумие. Ведь мёртвому часы были уже ни к чему. В вечности времени нет. Проклятие, но ведь для этого мне придётся дотронуться до его запястья, покрытого подозрительными пятнами.
Юдит присела на корточки рядом со мной, выпучив глаза.
— Он правда мёртвый?
— Похоже на то!