— Я от этого никогда оправлюсь, — говорит Манкс мрачно и часто.
— Да, Манкс, мы старались, как могли, но не вышло. Так уж наша жизнь сложилась. Давай–ка лучше вернемся к «Лед Зеппелин», а то мы совсем загрустим.
ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ
Стулья убраны и группа снова выстраивается в боевой порядок.
— Сейчас прозвучит песня, которая служит нам компасом всюду, где мы бываем… Это еще одна композиция с э–э… с нового альбома… она называется «Песня остается прежней»…
Тут на меня налетает легкий приступ паники. Вдруг они не станут играть «Целую уйму любви» и «Лестницу в небо»? В таком случае моя жизнь кончена. Если «Лед Зеппелин» не сыграют «Целую уйму любви» и «Лестницу в небо» — это катастрофа. Атлантида, едва поднявшаяся из пучин, вновь утонет, не оставив следа.
«Песня остается прежней» — ничего подобного я в жизни не слышал. По мере развития темы Роберт Плант сохраняет молчаливое королевское достоинство у микрофонной стойки. Даже когда не поет, он, кажется, вполне счастлив на сцене. Не мечется нервно туда–сюда, как иные вокалисты. Стоит себе спокойно, немного пританцовывая, вполне расслабленный. Джон Пол Джонс, по–прежнему с бас–гитарой на шее, уходит за свои мощные клавиши и начинает играть аккомпанемент на «Меллотроне». Так весь вечер он и переходит от клавиш к басу. И почему–то когда он играет на клавишах, не складывается впечатления, что баса не хватает.
Композиция входит в затяжную коду. Никогда еще меня так не трогала песня, которую я слышал впервые.
— Ну как, сойдет? — говорит Роберт Плант. Все орут, что да, и в наших воплях тонут несколько его следующих слов.
Фиона слезает с шеи Зеда и становится рядом с ним. Зед где–то в собственном мире. Я вижу, что ему не хочется отвлекаться, Фиона, однако, назойлива. Она наматывает на свою руку несколько его локонов и силком, повернув его голову, целует. Как только ей удается привлечь его внимание, они долго–предолго целуются. Я оглядываюсь на Черри, а она смотрит на Зеда и Фиону и улыбается. Вот уж не подумал бы, учитывая ее страсть к Зеду. Наверно, ее просто накрыло безумие из–за сексуальной энергии «Лед Зеппелин». Что думаю по этому поводу я сам — не знаю. Мне не по вкусу все, что может вызвать проблемы у Зеда. Но мне по вкусу все, что ведет к доступности Сюзи. К несчастью, Сюзи болтается с Грегом где–то сзади. Я трясу головой. Подумаю об этом позже. Первые жутковатые ноты «Ошалелого и очумелого» скатываются со сцены, и не остается времени думать о чем–то другом.
СЕМЬДЕСЯТ
— Послушай–ка, — говорит Агнес своей подружке Джин. — Это там не Джими Хендрикс на цеппелине?
Они машут Джими Хендриксу. Тот машет им в ответ и улыбается.
Феи смотрят на фигурки внизу и видят, как Зед целуется с Фионой, а Грег держит за руку Сюзи.
Джин, у которой имеется второе зрения, благодаря чему она порой может заглянуть в будущее, качает головой и поворачивается к Агнес:
— Вижу, что сегодня случится кое–что нехорошее. Очень даже нехорошее. Передай–ка мне виски.
СЕМЬДЕСЯТ ОДИН
Я хотел сказать Зеду: «Перестань целоваться с Фионой, ничего путного из этого не выйдет», но я не мог такое сказать — во всяком случае, ему.
Я хотел сказать Грегу: «Перестань держаться за руки с Сюзи», но я знал, что он поймет, будто я просто–напросто ревную.
С меня градом катился пот и футболка промокла насквозь. И с самого начала не слишком чистая футболка моя превратилась в размокшую массу текущих чернил и пятен от еды. В те времена я частенько сажал на футболку пятна от еды.
С возрастом, в общем–то, это не прошло. В безжалостном современном мире это заметила Манкс и устроила мне выволочку:
— Ты что — неряшливо ешь? Или просто редко стираешь одежду?
— Не знаю. Наверно, это сочетание обоих факторов.
Манкс потирает себе животик. Мы посмотрели по телевизору программу про Египет, которая ей напомнила о величайшей невозвратной любви ее жизни, и теперь ей становится больно.
Я не хочу, чтобы Манкс снова впала в булимию. Она была жуткой булимичкой, когда мы впервые познакомились. Она постилась по многу дней подряд, потом начинала обжираться, затем вызывала у себя рвоту, чтобы не усвоить слишком много калорий. Калории были ее смертельным врагом.
Она была не в состоянии реалистично воспринимать свое тело, видеть его таким, каким видят его остальные. Из зеркала на нее смотрела уродливая, ожиревшая женщина, которая никому не могла даже понравиться, не говоря уж о любви.
Со стороны могло показаться невероятным, что человек, у которого хватает мужества колесить по всему миру в поисках приключений, в тоже время не в состоянии есть по–людски. Меня же это совсем не удивляло. Я к тому времени давно осознал, что общество оказывает такое давление на молодых женщин, что они едва ли могут избежать безумия в своих взаимоотношениях с пищей. Всякий, кто безумен во взаимоотношениях с едой, немедленно вызывает во мне симпатию.