Ответ хоть и уклончивый, но мне не нужно объяснять, какая именно хвостатая сплетница это сделала.
- А почему в городе остались?
До отвёл взгляд в сторону, будто размышлял над моим вопросом, а после вернулся к моим глазам.
- Честно говоря, Фиона, я сам не знаю.
Глава 5
В академию я вернулась за десять минут до открытия ворот только для того, чтобы переодеться и выйти уже легально. На занятия идти не собиралась, были занятия поважнее: посмотреть на казнь огневика. Пусть она и будет только в полдень, но мне хотелось посмотреть на весь процесс, начиная установкой эшафота, заканчивая ударом головы о землю.
Жалости, как и солидарности, по отношению к огневику не было: сглупил, ну так и отвечай башкой. Сейчас от былого романтизма и печали не осталось и следа, во мне было до жути агрессии. Так пусть она выльется хоть во что-то.
Все ресторации закрывались в день казни, но я упросила одного ветряка оставить один стул на улице. Нашла хорошее место с идеальным обзором на место казни и села ждать.
Примерно через полчаса началась возня: гвардейцы расставляли ведра с водой, принесли топор палача (гильотина была не модной) и выдраили эшафот до блеска. Спустя какое-то время уже собралась приличная толпа, они толпились у помоста, надеясь найти лучший вид, и только закрыли мне обзор. Закинула одну ногу на другую и пустила горячую волну прямо по земле до помоста. Люди сначала стояли, после начали топтаться на месте, как на горячем песке, а после всё же сдались и сошли с полосы моего обзора. Усмехнулась, но огонь не убрала. Теперь все обходили это место.
В полдень, когда солнце было в зените, распахнулись двери суда и на пороге появился губернатор города. Зачитывать приказ его главная обязанность.
Окружённый гвардейцами он развернул свёрток белой бумаги с печатью и зачитал:
- Филип Гордье, маг огня двадцати семи лет, применил боевую магию в мирных условиях, тем самым угрожая мирному населению. Приказом Императора Влада Хардинга-младшего Филип Гордье будет казнён в час дня, посредством отсечения головы. Тело его будет сожжено по всем правилам обряда за городом, на кладбище отступников, а голова останется гнить на колодке ещё два дня. Приказ Императора оспариванию не подлежит. Слава Императору!
- Слава Императору! – хором ответила толпа.
Губернатор сложил руки на внушительном животе и кивнул куда-то в бок. Поднялись ворота суда, они ввели в городскую временную тюрьму, и оттуда вывели того самого Филипа в цепях. Эти цепи не просто сплав железа, на них высечены руны, сдерживающие магию таким образом, что любой импульс огня будет направлен на самого мага. Древняя магия.
Его подвели к помосту, а после помогли взойти на эшафот. В такие моменты толпа всегда молчит. Напряжение растет и даже птицы замолкают. На площади стоит такая тишина, что слышно тиканье церковных башенных часов.
Следом вышел и палач. Худой мужчина в белом балахоне и чёрным мешком на голове. Он скромно поднялся следом, будто собрался читать молитву, а не измазать кровью свой наряд. Даже дети смотрели на него, как на настоящее чудо.
Палач взял в руки топор, поднял как пушинку, и голову огневика опустили на колодку. Держать его не приходилось, магия делала всё.
- Без права на последнее слово приказ исполниться сейчас! – поднял руку губернатор.
Оставить гнить голову огневика здесь, без сожжения с остальным телом – это большая казнь, чем лишение этой головы. Должен быть сожжён весь труп для упокоения души.
Губернатор опустил руку и топор полетел вниз вместе с ней. Голова словно мяч покатилась по эшафоту и чуть было не угодила в руки толпы. Её вовремя удержала нога палача. Тело огневика дергалось в послесмертных конвульсиях, толпа ахнула, а палач поставил голову на колодку рядом с телом.
Я не ждала и минуты, тут же щёлкнула пальцами и все останки огневика вспыхнули.
- Тушите голову! – заорал губернатор и гвардейцы вылели два ведра воды, но огонь не потух, наоборот.
По толпе пополз громкий гул. Через пару секунд от огневика остался только пепел. Во всей этой суете оставался спокойным только палач, что смотрел на меня холодными глазами, будто из могилы. Осознание того, что я знаю эти глаза было хуже самой казни.