* * *
Одним забавы, другим заботы. Затем забвенье.
Да, жисть-жестянка, да, жисть-копейка, судьба-индейка.
Да, холод-голод. Не радость старость. (И ночь, и осень.)
И пыльный свиток, печальный список шуршит так сухо,
И совесть-повесть стучится глухо ночным дождем.
Ночные тени лежат в больницах, окопах, тюрьмах.
Над горем мира, над миром горя лишь ветер ночи.
* * *
О душа, ты полнишься осенним огнем,
Морем вечереющим ты полна.
Души-то бессмертны, а мы умрем –
Ты бы пожалела слегка меня.
Смотришь, как качается след весла,
Как меняется нежно цвет воды.
Посмотри – ложится синяя мгла,
Посмотри, как тихо – и нет звезды.
Хоть бы рассказала ты мне хоть раз,
Как сияет вечно музыка сфер,
Как переливаясь, огнем струясь,
Голубеют звуки ангельских лир.
* * *
Человек… мыслящий тростник.
Блез Паскаль
Я помню пшеницу, ронявшую зерна,
На пыльной бахче дозревавшие дыни.
Я помню подсолнечник, желтый и черный,
И краски настурций, герани, глициний.
Я помню оливы (в Провансе? в Тоскане?),
Я помню – над Рейном поля зеленели.
И яблони помню (тогда, на Кубани…),
И в Дании поле. Ответь, неужели
Пшеница падет под ударами градин,
И черные кони помчатся, оскалясь,
И будет растоптан земной виноградник,
Растоптан тростник неразумный Паскаля?
* * *
Там, куда прилетят космонавты,
Там не будет весенней сирени,
Там не будет осенней брусники.
Ни черники, запачкавшей руки,
Ни сереющей вербы в стакане,
(Зайчик солнца и зайчики вербы).
Золотое Руно аргонавты
Непременно найдут, я уверен,
В синеватых долинах Венеры.
Но не будет на дальней планете
Ни веселого лая собаки,
Ни окна в голубом полумраке,
Ни грачей на сыром огороде…
* * *
Ты уже забываешь,
ты скоро забудешь
(в огромном райском сиянии),
но ты еще помнишь
толчею предвечерних мошек
и блеск паутины
на сохлом терновнике.
Ты помнишь
зелёный мох между ржавых банок,
а после – осень,
неровный полет
одичалых клочков бумаги
и чёрные щепки
в дрожанье тусклой реки.
Ты помнишь холод,
первый иней на ржавом
почтовом ящике,
свет на безлюдном мосту
Как быстро летела,
погасая, твоя папироса
в ночные беззвучные струи…
* * *
Слетают желтоватые пушинки
Пленительного липового цвета
(На души наши, душеньки, душонки),
как золотые райские снежинки.
А после – листья полетят, желтея
(Так огненные языки сходили
Когда-то на апостолов). Но это
Нe скоро, через двадцать
две недели.
А в парке есть кафе, и рюмка рома,
Как золотая лилия, блистает,
И над горячим золотистым чаем
Колеблется немного фимиама.
А озеро озарено осанной,
В нем серебрятся рыбы, ветки рая.
Как нежно ветер воздухом играет,
Как шевелит немеркнущей осиной.
* * *
А если все-таки – война?
А если – не минует чаша?
Ночь выжидательно темна,
И черный сад – как злая чаща.
(А Гефсиманский сад – шумел?)
И странный, тихий спор (ты слышал?):
– Как много надо искупить…
– Как беззащитно спят и дышат…
– Непрочный мир непрочных дел…
– Да, всё, как тоненькая нить,
Но если есть Христос, тогда ведь
Он может – правда? – охранить,
Спасти, остановить, исправить?
– Оставь, не знаю, может быть…
* * *
Тени войны на замерзшей дороге. Уже
их не видно. Пустые пещеры ночи. Ледяные
водопады ночной темноты. Черные
лавины безмолвия. Безлюдные
каменоломни печали.
Я заблудился
среди ночных сталагмитов
моего одиночества.
И клочья дыма
спят, как летучие мыши,
в обугленных трещинах мира.
* * *
В газете пишут
о войне и о смерти,
но мальчик лет пяти
из этой газеты
сделал кораблик,
плывущий по озеру.
Может быть, если б умел,
он сделал бы
настоящую бабочку, настоящее облако?
Важно, что все же
он сделал кораблик,
сделал из вести о страшном,
почти как поэт – стихи.
Стихи ведь тоже
вроде летучей игрушки,
даже если в них
говорится о смерти,
о горе и смерти –
не правда ли?
* * *
На обугленной стене
Копоть, будто черный иней.
Песок остывший, пепел синий,
Темный дым и тень в окне.
Черный дым и черный дом,
Дымный дождь золу смывает.
Холодным ветром, ночным трамваем
Прозвени чужой Содом.
Все в холодной саже тьмы
Сожжено, оледенело.
Рисунок углем, почти без мела –
Как пейзаж и той зимы.
Той – на русском берегу:
Пепелище, погорельцы.
И воздух жесткий, как будто тельце
Мертвой ласточки в снегу.
* * *
Земное гноище –
Огромным пожарищем?
Ну что ж: пепелище
Нам станет пристанищем.
И будет на свете
Ни ад, ни чистилище,
А попросту – кладбище,
Скучное зрелище.
И будут лежать,
Как под райскими кущами,
Товарищи-братья,
Богатые с нищими.