* * *
Александру Гингеру
Лошади впадают в Каспийское море.
Более или менее впадают, и, значит,
Овцы сыты, а волки – едят Волгу и сено.
О, гармония Логоса! И как же иначе?
Серый волк на Иване-царевиче скачет
(по-сибирски снежок серебрится),
и море,
которому пьяный по колено,
зажигает большую синицу
в честь этой победы Человека.
Человек, это гордо!
Любит карась погреться в сметане,
Чтобы милая щука поела, дремала.
Перстень проглотил рыбу царского грека.
Дважды два семь, не много, не мало.
Солнце ясней, когда солнце в тумане.
Солнце слабеет. Как бледно и серо.
У Алжирского носа под самым Деем
Тридцать пять тысяч одних курьеров.
* * *
Да, утомило, надоело,
Осточертело всё к чертям.
Душа, хватай под мышки тело,
Бежим в Эдем, бежим в Сезам!
И слушает мольбу о чуде
Душа, разглядывая сор:
«Там воскресения не будет.
Там тот же погребальный вздор.
Там тоже ямы, трупы, речи,
Смесь чепухи и требухи,
И шевелит нездешний ветер
Заоблачные лопухи.
Ни ада-с, сударь мой, ни рая-с…»
Ну что ж. Ты слушаешь её.
Молчишь, вообразить стараясь
Загробное житье-бытьё.
* * *
Алексею Ремизову
В долине плача, в юдоли печали
(Мели, Емеля, твоя неделя),
Где гуси-лебеди пролетали,
Мы заиграли, мы загуляли.
Кисельные реки, молочный берег –
И мы там были, и пели, и пили.
По усам текло, а в рот – попало?
Да нет, не попало, пиши пропало.
Алёнушка, слушай – Лель на свирели,
Уплыло горе в заморское море!
Мели, Емеля, твоя неделя –
Ай да люли, разлюли малина!
Долина плача, моя долина.
* * *
Задуматься, забыться, замечтаться,
Заслушаться ночной тоски.
Венеция, весна, и ночь, и пьяцца.
Вот – хризантемы, видишь – орхидеи
(Обрывки дыма и туман).
Что ж, посидим, друг другу руки грея.
Нет, волшебство едва ли возвратится,
От лунных чар болят виски
(Платить по счету: кьянти, асти, пицца).
И мы идем, и в луже мокнет роза,
А музыка – один обман,
Как постаревшая Принцесса Грёза.
* * *
Жизнь улыбалась, будто Царь-Девица,
А нынче хочется развоплотиться.
Очарованье, чары, волшебство?
Нет ничего (но это – ничего).
Да, превратились нежные соблазны
В гнилую падаль, в горестные язвы.
Ну да, весна, сирень или герань,
Но дело дрянь и тело просто рвань.
Всё превратилось в горечь и усталость.
Душа, бессмертная, поистрепалась.
Душа гниёт, и пахнет бытиё
Отравленным дыханием её.
* * *
И жизнь – будто мельничный жернов на шее,
будто бревно, рухнувшее на зеваку.
Жизнь – как смерть, только нет в этой смерти покоя.
Где он, покой, похожий на светлое летнее поле?
Не золотые сады, в которых
живут Геспериды. Просто
дорога в ухабах, коровьем и конском навозе,
и мы выходим в летнее милое поле.
* * *
Я проживаю в мире инфузорий
(Дом ноль-ноль минус в Тупике Микробов).
Я казначей Содружества Бактерий.
Мы там–танцуем–танец–стрептококков.
Я улыбаюсь голубой Бацилле,
Большой поклоннице литературы.
Я пью коктейль с ценителями гноя,
Разбавленный питательным бульоном,
И что-то вроде столбняка находит.
Звезда Бактерий блещет надо мною.
* * *
Николаю Белоцветову
Казалось, становится небо
Жемчужной, мерцающей розой,
Рождался игольчатый стебель
Из ветра, молчанья, мороза.
А после и синяя роза
Осыпала всё лепестками,
Колола шипами мороза,
Синела высоко над нами.
Но сердце, озябшее, знало,
Что это, конечно, не роза.
И в жалких лохмотьях дрожала
Простушка по имени Грёза.
* * *
Разлетается сердце темными комьями крови,
Клочья души висят на терниях жизни –
Колючая проволока судьбы, в шипах заржавелых.
Так и терзайся при жизни в серном пламени ада,
Связанный пленник, потрепанный, перегоревший.
Что, освежает тебя холодный пепел мечтаний?
* * *
Так и живу,
жуком, опрокинутым на спину,
жертва своей скорлупы.
Беспомощно бьюсь,
барахтаюсь, шевелю
жалкими конечностями,
членистоногий.
Да, конечно, законы тяжести –
спорить – напрасно.
Уже занесен,
уже надо мной
черный сапог,
любитель хруста.
* * *
Мотаться нам да маяться
(Земное безобразие),
Мочалиться, мытариться,
А все-таки мечтается –
Иллюзии, фантазии…
Мечтается, миражится,
Поётся, куролесится,
Душа – блудница, бражница –
Невестится, куражится,
Несет-то околесицу.
Потараторь, голубушка,
Потарабарь, неумница,
А после сразу бухнемся
С тобой в тартарары.
* * *
Владимиру Смоленскому
Наскучившая толчея
Молекул мелких бытия,
Как мошкара перед закатом.
Спешат работники толпой
Работать и – домой
С работы.
Все та же, та же колея.
Орбиты скуки и заботы.
В погасшем, мутном, тускловатом
Над парком первая звезда.
Знакомо-серые пустоты.