Из шелухи, из чепухи
Плохие шуточки и штучки.
Три ведьмы шепчут мне стихи,
Сидят верхом на авторучке.
Из ночи, дыма и дождя –
Алхимия и ахинея, –
И небо, медленно дрожа,
Внезапно стало зеленее.
Как на ладони бытие –
Немного меда, много яда.
А ведьмы, кутаясь в тряпье,
Мне шепчут: «Малая награда
Тебе: стихи – какая чушь!
Бирюльки, бабочки, безделки.
И не бессмертие, а глушь,
Канава, холод, дождик мелкий».
Параферналия, пора
Абракадабра! Панчатантра!
(Не алгебра и не игра,
А контра-пунктик музыканта.)
* * *
Живу, изящными уютами
От ужасов отгородясь
(А время капает минутами
В кладбищенскую непролазь).
Живу, любуясь безделушками,
А вечность тянет, как магнит,
И пасторальными пастушками
(Как неожиданно!) — манит.
Там даже туча, именинница,
Кокетничает с ветерком,
Река целуется, бесстыдница,
С кисельным сладким бережком.
И розовыми хороводами
Пейзанки нежные плывут
В альков с маркизами, милордами,
Маня в изящнейший уют.
Пикник в раю! Сия идеечка
Мне по душе! Адье! Пиф-паф! —
И смерть запела канареечкой,
Остаток зернышек склевав.
* * *
Сад султанов, летний вечер сонный
Темный камень, темные бассейны,
В них, как рыбки светлые, окурки.
Со своими гуриями турки
(Сулейманы юные, Гуссейны),
Разукрашенные павильоны.
Абрикосов, персиков нежнее
Розовато-смуглая Зарема,
Бархатистоглазая Земфира
(Легкой стрелкой каждая ресница).
А за парком, в тусклой вечности музея,
Точно пышно-грузная трирема,
Тяжело-роскошная гробница
Александра, властелина мира.
И в гробу стеклянном между серых статуй,
Вялой грудой бурых листьев клена —
Внутренности, ссохшиеся в комья,
И скелет, коричнево-мохнатый
(Будто в почве высохшие корни) —
Я забыл, какого фараона.
Темный вечер, темные бассейны.
* * *
Как до Колумба, в хижинах ютится
В Колумбии больная беднота,
Но этот город все-таки столица,
И кажется, богата Богота.
Доколумбийских глиняных горшков
Я не купил, на лучшее надеясь.
В Музее Золота мы загляделись
На золотых сияющих божков.
Мы жертвы тем божкам не принесли,
Мы им не поклонились до земли.
Зачем? Они врагов не отразили,
Не вознеслись ни в славе и ни в силе.
Я думал не о них, а об умельце,
О том, кто сделал золотое тельце
С таким искусством. Никаких имен
Не сохранилось (да у тех племен
И письменности не было). И странно
Подумать нам о тени безымянной.
Ты тоже мастер золотых изделий —
Из чувств и рифм, звучаний и видений,
И письменность у нас. Но имена
Не знает наши наша же страна.
Не споря о бессмертии с божками,
Мы балуемся русскими стишками.
* * *
Шел, укрывался – неделями.
Первые ночи – без сна.
Чуть начиналась весна
Сразу за темными елями.
И за лесами-туманами
Серые стлались дымки.
Чудились где-то свистки,
Люди с лиловыми ранами.
Эх, помирать-то не хочется!
Есть еще дома дела.
Лунная ночка смугла,
Ночь — как цыганка-пророчица.
В доме казенном тревожатся:
Дальней дорогой иду. Эх!
На таком холоду
Морщится лунная рожица.
Холод-то, может, во мне?
Плакаться — дело ненужное.
До моря теплого, южного
Я доберусь по весне.
* * *
Колючая проволока сплетена
Из мертвых ласточек. Но
Телефонным проводом станет она
С голосами в ней — и на ней:
Все ласточки оживут.
Ну а если тюрьма, стена, —
То заключенный нарисует дверь на стене
И выйдет через нее.
И его, не правда ли, не убьют,
Хоть и будет стрелять солдат?
(Потому что из винтовки не пули, а –
Жаворонки полетят?)
И время, как морская волна,
Спокойно пойдет назад
И смоет боль, и ночи без сна,
И даже годы обид?
И если, не правда ли, убьют — подожди, –
То потому, что суждено опять
Солнечному сплетению в его груди
Солнечным сиянием стать?
* * *
Сумма углов, не помню чего,
Равняется двум прямым.
Но с двумя прямыми – что делать? Во!
Бим-бом, бам-бам, бим-бим!
Параллельные линии сойдутся не ра-
ньше, чем в бесконечности. Да?!
Мне не к спеху, конечно, тра-ра, тра-ра,
И я могу подожда…
Одно пространство не могут зараз
Два тела, хи-хи, занять.
Прекрасно: в гробу мне мешал бы другой,
Беспокоил, толкая ногой.
* * *
Соседи суетливые твои –
Они искусственные муравьи:
Все тащат, тянут, бегают, несут
Житейский груз (а как же Страшный Суд?).
С одним шагает девяносто лет
Осклабленный искусственный скелет.
На блюде шестьдесят четвертый год
Искусственную челюсть он несет.
А муравей спешит — он деловит,
К нему бежит искусственный термит:
Ему привез инопланетный гость
Берцовую (естественную) кость.
* * *
Остаток лунной пилюли
Липнет к небу и к нёбу.
Прозрачный призрак на стуле
Похож на большую амёбу.
Какая томная гнилость
В мутном воздухе ночи!
Мы знаем, что-то случилось
И с нами, и с миром, и с прочим.
Две крысы юрко шмыгнули.
В общем, жить неохота.
Совсем как с лунной пилюли,
Сошла со всего позолота.
Мы что-то поняли в жизни —
Скверный намек прозрачный.
…А призрак (на стуле) — признак
Довольно тревожный, признаться.