Казались янтарными сливами
Тяжелые бусы твои,
И бусинками некрасивыми
Казались глаза змеи.
Сияние было мелодией,
А тоненький хамелеон
Застыл прекрасной уродиной,
Знакомый с древних времен.
Был близок берег Далмации,
Был парус и кипарис.
Одной обнаженной грации
Дарил улыбку Парис.
А может быть – берег Аркадии
И звоны дриад (и цикад).
Овальные две виноградины
Слегка отражали закат.
* * *
Мраморный фонтан многоузорный,
Опоясанный арабской вязью.
Голубой павлин глотает зерна.
Он персидский принц — не видишь разве?
Розовеет персик, дозревая.
Он, конечно, самым нежным станет.
Птица из чирикающей стаи
Клюнула его, червя пугая.
Розовато-желты абрикосы,
Изжелта зеленоваты сливы.
Золотые пчелы или осы
Населяют сад листошумливый.
Источил жучок мирок пахучий –
Листья ароматные шалфея.
Свет сквозь них теперь проходит лучше,
Тень узорчатая кружевнее.
Белый голубь, мертвый, у беседки,
Где Зарема пела о Селиме,
И плющом задушенные ветки
С листьями увядшими, сухими.
* * *
У фракийского берега
Тень сиренево-палева,
Но осеннее дерево
Превращается в зарево.
Мало сосен и вереска,
Зелень – чахлая, серая.
Там, где горы Болгарии,
Лиловатое марево.
Тени юга и севера,
Тени древней истории.
У дверей баптистерия
Тень тирана Тиверия.
С юга, с моря Эгейского,
Веет арфа Эолова.
Небо отсвета райского,
Море ярко-лазорево.
Арка старая, серая,
В желтых розах (из Персии),
И бормочет Эгерия
О неясном бессмертии.
* * *
По долине пролегает
Путь извилистый земной,
А долина зарастает
Лебедой и беленой,
Лопухом, чертополохом,
Чернобыльником, репьем.
Мы с покорным, слабым вздохом
Воздух горьковатый пьем.
Но бормочем, как ни странно,
Про заоблачный Эдем,
Где огромная поляна
Орхидей и хризантем.
Гиацинты и левкои
Там сияют и поют
И придумавшим такое
Предлагают там приют.
И, как синие стрекозы,
Души реяли, пока
В белые большие розы
Превращались облака.
* * *
Слышно, как Лермонтов песню заводит на Тереке.
Слышно – доносится выстрел из Южной Америки.
Видно, как нищий замерз на холодном пристанище.
Слышно — тоскует солдат по убитом товарище.
Видно, как вишни цветут, умирают в Японии.
Слышно, как физик жене говорит о плутонии.
Видно, как бронзовый Царь поскакал за Евгением.
Видно, как месяц встает над последним сражением.
Слышно, как Данте бормочет стихи о чистилище.
Слышно — в пещере взрывается бомбохранилище.
Видно — казнимый глядит на летучее облако.
Видно — на кнопки нажали два розовых робота.
Слышно — шумит Карфаген, победителя чествуя.
Видно — под Петей Ростовым лошадушка резвая.
Впрочем, не стоит так долго о смерти, о гибели?
Скажем: на Остров Блаженных блаженные прибыли?
* * *
– Все будет прекрасно, – сказал Гавриил Азраилу:
– Небесные силы разгонят нечистую силу.
– О если б скорее! Здесь трупы святых полководцев.
Убил Заклинателя змей Отравитель колодцев.
О если б скорее! Мне грустно, мне Зло надоело,
Наскучило Зло, я тоскую в краю Вельзевула.
И темный Борей навевает кручину рутенам,
И тучи глухие над тихим твоим Борисфеном.
И злобный стервятник уносит к чудовищам темным
Ту светлую душу, ту Деву – мы знаем, мы помним.
А все-таки верь, что достанется Свету победа,
Что снова к Персею, сияя, летит Андромеда,
Что срубит герой, разрубив наши рабские узы,
Смертельную голову многозмеиной Медузы.
Мне снится, что Зло обезглавлено светлым Персеем.
Мы ждем – но дождаться, мой друг, мы уже не успеем.
* * *
Окружена публичными домами
Стариннейшая церковь в Амстердаме
В любом окне по непречистой даме.
И прислонились к стенке писсуара
Младой турист, девица и гитара.
Над ними свет закатного пожара.
И отражается в воде канала
Красавица с таблеткой веронала.
Она стареет — и она устала.
И тридцать три малайца-сутенера
(Для девочек непрочная опора)
К двум неграм подошли — для разговора.
И девочка, купившая наркотик,
Ругает их, кривит увядший ротик.
К ней ковыляет бледный идиотик.
По-разному живут на свете люди.
Большой закат напоминал о чуде,
А проповедник говорил — о блуде.
Свобода выбора… Свобода воли…
А если всем определяет роли
Сам Саваоф на огненном престоле?
ПАМЯТИ ЯКОВА ВИНЬКОВЕЦКОГО
В этом доме живут долгожители,
Обыватели и отравители
(А напротив живут – небожители).
Вечерами весенними, летними
Тридцать ведьм развлекаются сплетнями,
Осуждают губами столетними.
И тринадцать вампиров морщинистых
(С париками на лысинах глинистых)
Разъезжают на бесах щетинистых.
И выносят они обвинительный
Приговор пришлецу из пленительной
Светозарной страны, небожительной:
«Да, казнить! Он соседей сторонится,
У него от безделья бессонница,
Он до нашей еды не дотронется,
Он питается ветром и грозами,
Говорит он не с нами, а с розами,
Облаками, туманами, звездами».
Стал преступник скромнее, смиреннее.
Поздно! В тихое утро весеннее
Приговор – приведен – в исполнение.