Насморк, как это ни странно, действительно прошёл – более того, оказалось, что главный писец при самом первом своём ударе нечаянно вправил мне врождённый дефект, и теперь моя носовая перегородка была выправлена. Ура, я теперь дышу обеими ноздрями!
– Ты знаешь, что тебе за это будет? Что грозит?
Конечно же, произошедшее сулило неприятности: я нарушил субординацию. Ничем хорошим для меня это не обернётся. Но как-то так мы договорились; остановились на том, что ничего не было. Я зашёл в дом, а Аменмес, сев в свою колесницу, уехал по своим делам.
Выздоровев, я первым делом поспешил найти резервацию, где содержали пленных нубийцев. Я мыкался, переминаясь с ноги на ногу, взирая на этих рабов, а потом сказал так:
– В походе на вас, против вас я поступил неразумно, необдуманно; я совершил скверное и страшное. Знайте же, что я весьма раскаиваюсь в том; искренне, положа руку на сердце. Однако помните: придёт, настанет ваш день; день, когда за всё вы взыщете сполна. Вы ещё не раз отомстите нам за все злодеяния наши. Будет и на вашей улице праздник. Я знаю, что я говорю, и кому я говорю, ибо перед вами – человек из Будущего. Храните это в своих головах. Но я очень надеюсь, что вражда наша, между расами однажды исчерпает себя, и на Земле настанет рай. Я ищу этот рай. Да будет так.
С этими словами, но с тяжёлым сердцем и грузом в душе я оставил их, и вышел вон, вышел прочь. И пошёл я полями, и пошёл я лугами, раздирая на себе одежды. И не ведал я покоя в тот день, ибо заела меня совесть моя; не облегчил я тяжбу свою, высказав нубийцам потаённое из глубин сознания своего. И даже Маленькое Зло не смогло меня в тот раз утешить (хотя по сути своей оно вовсе не Маленькое Зло, а самое настоящее Маленькое Добро – ибо, отправляя меня на поиски рая, Бог и Дьявол усадили его не на то плечо и, вместо того, чтобы сбивать с толку, оно, наоборот, осаживало меня и призывало к гласу, зову совести). Скорбел я о приключившемся, скорбел знатно; я даже хотел наложить на себя руки – увы мне, я не смог…
Начался новый год, стояла весна. Аменхотеп вошёл в реку Нил, вытащил большой и толстый, и произвёл им одну тысячу фрикций в воду – так было нужно для повышения урожайности земель, по которым разольётся Нил. Затем, омыв чресла и стопы свои, вознамерился фараон древнеегипетский совершить охоту на диких быков и диких львов, а также бегемотов.
Поохотились мы славно – ибо, как я уже писал вам ранее, я всюду сопровождал своего фараона; великой честью это было для меня. При всех пороках этого владыки, народ свой он любил (не чета нашим хвалёным, зажравшимся, погрязшим в коррупции президентам, которые довели свои страны до инфляций и девальваций), и в роскоши царь сей не утопал. Он многое себе позволить б мог, но ограничивался малым, выбирая из двух слитков золота меньший (больший он клал в казну, либо откладывал на чёрный день в какой-нибудь «особой» пирамиде).
Однажды Аменхотепу из страны Хатти прислали в подарок одну колесницу, двух коней, одного мальчика, одну девочку; из Митанни прибыли дары в виде пяти колесниц, пяти упряжек коней. Жене его новой выслали одну пару золотых грудных украшений, одну пару золотых серёг, одно золотое масху и один каменный флакон, полный отменного масла.
Рассказывали мне, как фараону досталась его последняя жена. Однажды прежний царь Митанни отдал за фараона свою дочь, но умер. На престол взошёл его сын, наследник прямой линии. Но шли годы, а от сестры – ни слуху, ни духу. И вот, её брат, нынешний царь Митанни, волновался жутко и не спал ночами. Как-то раз он прислал делегацию своих людей, которые не признали в фараоновой жене сестру царя Митанни, точно она слегла, умерла или делась куда-то. Он написал фараону письмо, но Небмаатра поспешил заверить митаннийского царя, что послы не узнали в его супруге сородича, ибо одета и накрашена она была по обычаю древнеегипетскому, да и с годами она изменилась. И на том бы всё, цари примирились, но Аменхотеп пожелал руки дочери царя Митанни, будто мало ему его сестры. И долго тот не соглашался, но всё же дал добро. И сделал фараон дочь царя Митанни госпожой своего дома.
Годы шли, а я что-то в Египте застрял. Нет, мне здесь многое было по душе, но всё же это был не рай (равно как не сыскал я рая ни в Атлантиде, ни в Лемурии, ни в Гиперборее). Случались природные бедствия, и люди друг на друга шли войной. Жил я неплохо, но был ли я полноценно счастлив? Вот ведь в чём вопрос. Или… Идеального счастья, сферического счастья в вакууме не существует?
Аменхотеп растолстел, страдая тяжёлым недугом; вскоре отошёл он от дел. И призвал меня к себе Птахмес, верховный жрец чёрной страны Кемет, и сказал так: