— Почему это не было сделано до сих пор, Джин? — спросил Майк, когда остальные участники собрания покинули кабинет.
Джин радовал тот факт, что разговор остался в рамках деловых проблем. Она не была готова к выяснению отношений.
— Поток иммигрантов возрос недавно. Два года назад в пригороде построили новый завод, который производит детали для тяжелого машиностроения. Это привлекло многие латиноамериканские семьи, поскольку для работы на конвейере требовались как мужчины, так и женщины. Потом открылся мелкооптовый торговый центр, и появились еще рабочие места, а совсем недавно лаборатории по разработке новых технологий потребовались инженеры. В наши края стали переезжать бизнесмены — выходцы из Мексики.
— Итак, иммигрантское население выросло, как грибы, за очень короткое время, — заметил Майк, подходя к окну.
— А мы не успеваем подстроиться под эти изменения, — признала Джин. — Такие крупные организации, как эта больница, всегда неповоротливы.
— Пока кто-нибудь вроде тебя не расшевелит их! — сказал он.
Джин промолчала. Майк резко повернулся к ней, и она поняла, что момент настал.
— София — моя дочь? — спросил он.
— К-конечно, — запинаясь от возмущения, сказала она. — Ты же умеешь считать! А что ты думал? Что у меня одновременно с тобой был кто-то еще? Как ты только мог вообразить такое!
Она хлестала его словами. Ей было обидно и хотелось причинить ему боль.
— Но ты не была беременна, — проговорил он. — Мы же тогда делали тест. Тебя тошнило, но на днях ты сказала, что у тебя было что-то с кишечником…
Он умолк. Джин не видела его глаз, но чувствовала, что он смущен.
— Если ты помнишь, в то утро, перед тем, как ты уехал на соревнования…
Ей не хотелось вспоминать о том дне. Их последняя близость несла отпечаток ссоры и обиды. А Джин всегда казалось, что дети должны быть зачаты в любви. Измученная постоянной утренней тошнотой и отупляющей болью разрыва с Майком, она не сразу поняла, какие изменения происходят в ее организме.
— Меня постоянно тошнило в течение многих недель до и после той последней встречи, — продолжила она. — Наверное, это повлияло на защитный эффект таблеток, которые я пила.
Джин снова замолчала. В памяти всплыли отчаяние и страх, которые переполняли ее тогда. Она смотрела на Майка, но он снова отвернулся к окну.
— Ты должна была сказать мне! — хрипло проговорил он. — Это все изменило бы.
— Заставило бы тебя полюбить меня снова, после того как ты сказал, что все кончено? Я так не думаю!
Она бессознательно уклонилась от прямого ответа, не желая причинять ему боль.
— Я имел право знать! — возразил он.
Джин поняла, что ей придется сказать правду, как бы жестоко это ни было.
— Я писала тебе. Два раза. Ты вернул мои письма обратно!
Майк ссутулил плечи и опустил голову, упираясь лбом в оконное стекло.
— О Джин! — слова со стоном вырвались из глубины его существа. — Что я натворил? Сколько вам пришлось пережить! Тебе и… Софии — моей родной дочери!
Она рванулась к нему, инстинктивно чувствуя, что ему сейчас нужна поддержка, о которой несколькими минутами раньше молчаливо молила она сама.
Но в это мгновение зазвонил телефон, и Джин вспомнила, что они оба на работе, и это десяти минутное затишье, которое казалось часом, — редкий случай в их напряженном рабочем дне.
— Тебя вызывают в операционную, — сообщила она.
Майк повернулся к ней с выражением горя и отчаяния на лице.
— Сможешь ли ты простить меня? Сможем ли мы начать все сначала?
— Поговорим об этом позже, Майк, — тихо сказала она.
Джин погрузилась в работу, но ноющее чувство неопределенности, которое осталось в душе, не давало ей покоя. Она не хотела, чтобы Майка мучили угрызения совести. Она ждала от него позитивных шагов, направленных в будущее. Им надо подумать, как быть с Софией — ведь девочка еще не знает, что Майк ее отец! Сердце подсказывало Джин, что все будет хорошо, но впереди был еще один последний барьер, и она не могла взять его в одиночку.
Они больше не виделись этим утром, но в два часа Майк позвонил, чтобы сказать, что освободится рано и сможет пойти вместе с ними домой.
— Хорошо, — ответила Джин.
Она была рада тому, что горечь и боль в его голосе сменили нежные интонации.
— Если я не успею вернуться в кабинет, то встречу вас у детского сада, самое позднее — в пять тридцать.
Он сделал паузу, и Джин попыталась угадать, где он и кто слышит его разговор, потому что его непроизнесенное «Я люблю тебя» пробивалось сквозь молчание неслышным эхом.