После завершения всех этих дел он разрешил мне вернуться, и я приехал к хану. Хан находился в Йанги-Хисаре. Он осыпал меня разными милостями, но не дал мне возможности съездить на мою дорогую родину — Йарканд. Он отправился на охоту в Тунун Ваши — пограничный район Моголистана, и взял меня с собой. Когда мы подъехали к месту охоты, то из Аксу приехал [Имин Ходжа] султан и охота состоялась. /256а/
У хана была хроническая болезнь — иногда у него появлялось вздутие живота; газы, действовавшие на живот и желудок, вызывали колики. Неблагоприятно действовал на него и холод. Возможно, на этой последней охоте произошло охлаждение желудка и живота, и та болезнь возобновилась с такой силой, как до этого не бывало. Тотчас же послали человека за моим дядей. Лекари высокого [ханского] стана сделали все, что требовало время: лечение подействовало, и та болезнь отступила.
Мой дядя приехал, когда уже наступило облегчение. Но хан на сей раз был очень напуган болезнью. Он позвал моего дядю, Рашид султана и сказал им: “Я очень испугался этой болезни. До этого приступы бывали реже. Вот уже несколько лет, как она повторяется ежегодно. В этом году она возобновилась дважды и каждый раз тяжелее. Теперь я хочу, чтобы Рашид и Вы — имелся в виду мой дядя — взяли обязательство. У Мирзы Хайдара нет нужды в возобновлении обязательств, потому что я сам был посредником между ними в Моголистане и скрепил их дружбу, а потом они вновь договорились в Аксу так, как им подсказал разум”. Для убедительности своих слов то, что хан сказал Рашид султану и моему дяде, он сказал это по-тюркски, и это было особенностью его натуры: “Мирза! Если со мной что-нибудь случится, то считай Рашид султана вместо меня. И ты, Рашид, относись к мирзе, как я” В разъяснение этого хан сказал несколько слов и повелел Рашид султану и моему дяде заключить соглашение, что и было сделано. Подробности этого растянут речь, а приведение подробностей явится причиной докучливости.
Хан провел зиму в Йанги-Хисаре, а сей раб уехал в Йарканд. Но когда я приехал из Аксу, хан уже вручил свою волю его святейшеству Махдум-и Нурану, и я нашел его занятым [этим].
ГЛАВА 82.
О ВРУЧЕНИИ ХАНОМ СВОЕЙ ВОЛИ НАПРАВЛЯЮЩЕМУ НА ИСТИННЫЙ ПУТЬ ШИХАБАДДИН МАХМУДУ, ИЗВЕСТНОМУ КАК ХОДЖА ХОВАНД МАХМУД /256б/
После случая с Ходжа Мухаммад Йусуфом я постоянно побуждал хана вступить на путь тариката [суфийского братства] ходжагон [под руководством] его святейшеегва Махдум-и Нурана. Хан говорил: “Я хочу этого всей душой. Я даже готов был ради этого дела оставить царство и дойти до стоп совершенного муршида — наставника, как всеславный Господь без всякого старания с нашей стороны привел сюда его святейшество Ходжу. Сколько бы я ни решался на это, я не мог себя считать достойным прямо просить его об этом. Я принял решение, что буду стараться изменить свою нравственность, чтобы как можно лучше подготовить себя к этому делу. И тогда его святейшество Махдум-и Нуран без просьбы [с моей стороны] обратит на меня свое внимание. А если у меня не окажется способностей [к этому делу], то от моей просьбы не будет никакой пользы. Питаю надежду, что подобно тому, как всевышний Господь доставил его сюда без чьего-либо вмешательства, то и меня он доведет до этого святого дела без какой-либо просьбы. Если на мою долю выпадет такое счастье, то и у меня появится уверенность [на этом пути]”.
Сколько бы я ни старался, [чтобы хан сам обратился с просьбой к Ходжа Нурану], хан давал один и тот же ответ. Потом я уехал в Аксу. Через несколько месяцев ко мне поступил [ханский] указ, относящийся к делам Аксу, и на его полях благословенной рукой хана была сделана запись; сейчас она находится у меня и я ее привожу здесь, — стих:
Я пребывал в Аксу, когда Ходжа Нуран, <да освятит Аллах его тайну>, сделал хана своим мюридом, а после этого он направился в Индию по бадахшанский дороге. Сей раб был лишен чести встретиться с ним и проститься. Раз речь дошла до этого, то необходимо рассказать о славной генеалогии его святейшества Ходжа Нурана и его жизни. Это вызвано несколькими обстоятельствами. Одно из них — то, что от упоминания его славного имени содержание нашей книги становится более ясным и красноречивым. Другое — в начале книги /257а/ в нескольких местах было упомянуто и еще раз будет повторено, что без приведения слов этих избранных [суфиев] книга наша не будет иметь никакой ценности подобно тому, как купцы, возящие в разные места малоценные товары, стараются, чтобы среди этих товаров один был стоящий, привлекающий внимание покупателей, благодаря чему можно было бы пустить в дело вес остальные. Стихи: