-Нет. Нет.
-Да. Да. Да, матушка княгиня. Да!
Вывернулась из-за полога, одергивая сарафан простоволосая веселая девка. Зло и радостно пропела.
-Влево смотрит, матушка княгиня! Все, как объяснила немая. Влево смотрит корень его! Два дружинника твои - свидетели. Подтвердят.
Зима махнула платочком, казначей достал и протянул деньги.
-Подойди ко мне, Моня. Знатно ты послужила суду моему. Вот плата, честно заработанная. Если пойдешь обратно в корчму - бери. А если хочешь исправить жизнь свою, проси. Слушаю.
Девка бухнулась на коленки, не жалеючи их. Рядом с Аленой. Покосилась на нее, понимающе хмыкнула. Провела рукой по волосам. И решилась.
-Надоело гульбище, спасу нет. Честной жизни хочу. Я печь хлеб могу. Вышивать. Только не здесь, госпожа. Если будет на то воля твоя, помоги мне обустроиться в другом каком месте. Век буду Господа молить о здоровье твоем! Лоб в храме отшибу! Верь мне!
Княгиня кивнула едва заметно, шепнула себе за спину. Моню тотчас увели. Встала перед народом.
-Вы все слышали! Две виры на воеводе! Бесчестил невинных. Запугивал. Калечил. Давайте его сюда. А ты, Алена дочь Михайлы, ступай рядом с Клавдией. Пока.
Обвела глазами толпу. Как слушают? Внимательно? Возвысила голос.
-Суд мой будет строг. Если есть еще заступники воеводе, путь не таятся, выходят сюда! Жду.
Спотыкаясь, страшно сцепив челюсти, бросая по сторонам короткие быстрые взгляды, показался окруженный с трех сторон дружинниками Савва Игнатьич. Увидел Алену, скрипнул зубами. Но темноволосая красавица на него не смотрела. Клавдия взяла ее за руку, потянула прижала к себе будто родную дочь. Утешая, похлопывала по спине, гладила макушку, затылок. Девушка вздрагивала, точно озябла. Беззвучно плакала. Семен, коротко наклонившись, подобрал синий платок, скомкал в огромной ладони. Задумался о чем-то. Зима Мстиславна обратилась к воеводе.
-Признаешь ли свою вину, Савва Игнатьич? Две виры сегодня на тебя, одна хуже другой. Говори. Мы слушаем.
-Из-за глупых баб, воина позоришь?
-Виновен или нет?
Воевода не ответил, гордо выпрямился, коршуном озирая толпу. В задних рядах наметилось шевеление. Ругаясь сквозь плотно стоящих людей, пробивался к помосту захудалого вида мужичок. Не старик еще, но морщинистый как заморское лакомство - изюм. Невысокий, скособоченный, крайне бедно одетый.
-Кто таков?
Осведомилась княгиня. Крестьянин поклонился, выпрямляясь просипел.
-Яшка. Дворовый человек Саввы Игнатьича. Бывший. Его усердием обезручел.
-Что ты можешь сказать моему суду?
-Помню эту немую. Справной девчонкой она была. Многие заглядывались. Все, что говорил от ее имени этот богатырь - правда.
По площади прошелестел вздох. Тихие восклицания, короткий шепоток и ругательства сложились в переливчатый возмущенный гул.
-Ш-ш-ш...
-Кем ты был, что все знаешь?
Возвысив голос спросила Зима.
-Это теперь я никчемный пропойца, госпожа. Нет мне ни спасения ни оправдания. А прежде был писцом при десятнике. Дошел с ним до воеводы. Да про дело одно, лишнего сболтнул.
-Про какое?
-Посольства некие потрошили с ведома и по наущению воеводы. Выпускали из крепости, да и нагоняли в Лесу. Через день-другой. Подалее отсюда. Якобы люди разбойные.
Савва Игнатьич возразил с ненавистью.
-Лжет же, пьянь подзаборная. От первого до последнего слова.
Княгиня велела ему молчать. Понурившись человечек продолжал.
-Доля моя мне малой показалась. Людишки воеводы по его слову пересчитали мне ребра, покалечили руки, чтоб не мог более служить писцом. Убивать скотину наглую, Яшку, бывшего Якова Ильича благодетель однако ж не стал. Не знаю почему. Так и не понял. Небось купцов восточных не жалели.
-Иноверцы они.
Сплюнул воевода, ощерившись.
-А ты, скотина! Родная душа. Рос по соседству! Змея подколодная. Пожалел я тебя. Зря. Ох, зря.
Дело становилось все более и более отвратительным. Княгиня грызла нижнюю губу. Поспрашивала Яшку еще. Притащенные из узилища дьяки хором подтвердили, что бывший писец им знаком и служил воеводе долгие годы. Ли морщилась. Вскрывались все новые и новые подбробности. К удивлению подруги княгиня предпочла не ворошить осиное гнездо. Вернулась к прежним обвинениям. Встала. Возжелав тишины оглядела толпу. Ее послушались. Замолкли. Проговорила весомо.
-Лжесвидетеля Феофана, приговариваю к пятидесяти ударом плетью. Имущество его, за ложь на моем суду, отходит в городскую казну.
Тонко запищал постельничий воеводы, пригнулся, пытаясь скрыться в толпе. Куда там? Дружинники сцапали трепыхающегося клеветника, поволокли обратно. Княгиня обратилась к воеводе.
-Повинись, Савва Игнатьич. Перед людьми, передо мной, перед обиженными тобою.
Бородач насупившись смолчал.
-Воля твоя. Признаю тебя повинным в этих преступлениях. Согласно правде князя Владимира, по коей судим сегодня, назначаю тебе - волю народную. Имущество твое на три части разделено будет. Одна в казну, две поровну - Клавдии и Алене. Ты, воевода, получишь пятьдесят плетей, затем будешь прикован к столбу на этой площади. На три дня. Думаю, сыщутся еще бабы, обиженные тобой. Ты в их власти, воевода. Яшку, бывшего человека Саввы Игнатьича задержу. Допросить особо. За сим - все!
Народ гудел. Строгое молчание сохраняли только вышколенные дружинники. Не смирившегося, смурного воеводу потащили прочь. Принцесса призадумалась. Решилась задать вопрос.
-Судишь только за две виры?
-Да. Дела разбойничьи сейчас ворошить не рискну. Опасно.
-?
-Дойдет и до этого. Думаешь, что нету у меня охоты лишний раз позорить княжеских людей? Правильная мыслишка. Ведь от имени Димитрия тут сидел сей скот! Злодействовал. Грамоту с печатью княжеской имел! Сволочь. Башку ему непременно снесут. Прослежу за этим. Но не все наглые головы стоит рубить. Рыба не с хвоста гниет.
-Что?
-Сам он сие удумал? Или кто подсказал? Из Моски самой. Покровитель высокий? А? С чего бы так наглел простой воевода? Надежду имел крепкую на заступника. С ним, али с ними, прибылью кровавой делился. Немалой видно.
-А людишки этого воеводы? Ведь разбойники. О них не думаешь?
Возмутилась принцесса. Княгиня покачала красивой головой. Ответила нехотя.
-Думаю. И вот какую мысль. Иных мерзавцев нужно на опасные рубежи отправить. Делом занять. Дать шанс оправдаться. Многие пошаливали с воеводой не из корысти. Из страха, например али по дурости. А есть и пауки бессердечные. Денег у них может оказаться немало. Руки у таких к ножам и крови приучены. Вляпаемся сейчас, костей не соберем. Не бойся, всех окоротаю. Мое слово. Так не оставлю.
Принцесса подруге поверила. Сказала о другом.
-А если уцелеет воевода? Смертного врага наживешь.
-Говорю же, прослежу. Не убережется. Для того и велела сечь. Толпе запах крови нужен, чтобы разъяриться. Шум пройдет по городу. Сыщутся и бабы обиженные. Думаю этой ночи не переживет. В клочки порвут. Так и надо сволочи. В древности россы насильнику кишки вытягивали из живота и бросали любодея еще живого, с распоротым брюхом, голодным псам. Ишь, что творилось под его рукой? Пошаливали в Лесу? Купцы избегали этой дороги? Денег лишалась казна? А слава? Что шла о нас? О людях моих? Тьфу!
Ли поежилась. Зима перечисляя провинности отбивала ладонью злые хлопки по бедру. Гнев. Быть ноге синей. Себя сейчас правительница не жалела.
-Вот так. Вот так!
Лютая донельзя недовольная вскинулась со своего законного места - в ногах у княгини. Взволнованно закрутилась, подлезла под руку. Была тут же отпихнута.
-Кыш! Кыш тебе говорят.
Морда у собаки стала несчастной. Ли потянулась, неведомо почему, что за глупая идея? Погладила седую псицу. Сочувственно, нежно. Впервые прикасаясь к грозному сторожу. Уговаривая ее точно человека.
-Не грусти, ты не виновата. Ты замечательная. Лучшая собака, какую видела в жизни. Правда. Правда.
Опешив от дерзости невозможной Лютая дернулась было, рыкнула, прихватила страшными клыками чужую ладонь. Но не до крови. Легкие отпечатки оставив. Тут же выпустила. Фыркнула извиняясь. Сменила позу, подсовывая под тонкие пальцы морду и горло. Чтоб удобнее было чесать ее - мохнатую, жесткую под своей шкурой точно из дерева выточенную.