– Что, в сущности, представляет собой эта женщина? – спросил немец, когда Ирина ушла.
– Она содержанка господина Морева, – хмуро ответил эксперт.
– Но не в вульгарном смысле этого слова, не правда ли?
– Конечно, нет!.. Господин Морев вообще очепь бесцеремонно обращается с женщинами и не раз обманывал и разочаровывал ее. Они накануне разрыва.
– Вот как?… – насмешливо проговорил немец. – И это ее огорчает?
– Да. Она вам жаловалась?
– Скорее, рисовалась.
– Иной раз рисуются, чтобы сохранить свое достоинство.
– Жаль!.. – рассеянно обронил фон Гайер. – Так, значит, они разойдутся?
– Я в этом не уверен. В известном отношении они не могут обойтись друг без друга.
– Если они разойдутся, мы лишимся искусного игрока в бридж.
В голосе немца звучало искреннее сожаление.
– Да, – грустно подтвердил Костов. – Если только не подыщем какой-нибудь почтенный источник дохода, который помог бы ей остаться в нашей среде.
– Например? – осведомился фон Гайер.
– Например, комиссионные.
Моложавое лицо фон Гайера не дрогнуло, но у глаз его собрались мелкие морщинки холодного беззвучного смеха.
– Об этом надо будет подумать, – сказал он.
– В отношениях с ней нельзя руководствоваться своими прихотями, – добавил эксперт.
Немец загляделся на морскую лазурь, словно обдумывая что-то, и после недолгого молчания проговорил с улыбкой:
– Не слишком ли вы щепетильны по отношению к женщинам?
– Нет, – почти грубо ответил Костов.
– Хорошо! Что-нибудь устроим. – Фон Гайер снова усмехнулся. – Но разумеется, комиссионные – за счет продавца… Я не имею права вводить в расходы концерн ради приятных мне партнеров в бридж.
Костов молча кивнул. Немец бесстрастно постучал сигаретой по крышке своего простого никелированного портсигара.
– Знаете что? – сказал он немного погодя таким тоном, словно разговор об Ирине не оставил никакого следа в его душе. – Вчера вечером я сообщил вашему шефу, что некоторые обстоятельства вынуждают концерн сократить поставки «Никотианы».
– Я с вечера не виделся с шефом, – сухо отозвался эксперт.
– Интересы болгарской экономики требуют распределения части поставок между более мелкими фирмами, – невозмутимо продолжал фон Гайер.
– Да, – согласился эксперт.
А сам подумал: «Значит, вы уже начали заботиться и о болгарской экономике».
– Мы хотим включить болгарскую экономику в нашу программу социального переустройства Европы.
– Этого следовало ожидать, – уныло пробормотал эксперт. (И тут же сказал себе: «Никотиана» мешает концерну еще больше сбить цены».)
– Вам это, вероятно, кажется странным… – заметил фон Гайер.
– Объективно говоря – нет. («Не настолько мы глупы!»)
– До сих пор отношения у нас были самые лучшие. («Концерн предоставил вам почти монопольное право торговать с Германией и получать огромные прибыли».)
– Этого нельзя отрицать, – отозвался эксперт. («А вы сами разве мало заработали?»)
– Надеюсь, отношения эти не испортятся и в будущем. («Однако теперь мы начнем крепче стягивать петлю на шее «Никотианы»!»)
– Я тоже надеюсь. («Но ваша веревка может лопнуть».)
– Хорошо… – В голосе немца звучал дерзкий, почти неприкрытый цинизм. – Я очень рад, что ваш шеф показал себя патриотом в этом вопросе. («Концерн не потерпит монопольного предприятия в Болгарии, а потому «Никотиану» надо постепенно задушить».)
– Мой шеф – исключительно умный человек. («Концерн не успеет задушить «Никотиану», потому что ваш свихнувшийся фюрер еще раньше столкнет Германию в пропасть».)
– И я убедился в этом. Ваш шеф сознает, что судьба болгарского народа связана с успехами нашего оружия. («Мы начинаем тяжелую войну. Несмотря на пакт, положение на Востоке продолжает оставаться неопределенным».)
– Бесспорно!.. («Идиоты!.. Зачем же вы тогда ее начинаете?»)
Собеседники замолчали и переглянулись с затаенной неприязнью. Они уважали друг друга, были даже приятны один другому, но сейчас речь шла о табаке, и все человеческое отступало на второй план. Двойной разговор их окончился, но у каждого мысли бежали своей чередой, теряясь во мраке, тревоге и неизвестности.
Фон Гайер медленно поднялся.
– Мне пора, – сказал он. – Сегодня я долго был на солнце.
Он вежливо попрощался с Костовым и направился в свою кабинку одеваться. Немного погодя эксперт увидел, как он, сильно прихрамывая, поднимается по тропинке, ведущей к виллам. Костов подумал, что, несмотря на свое превосходное воспитание, немец держится надменно и нестерпимо дерзко. Он принял приглашение погостить у Бориса на берегу моря и вместо благодарности отплатил хозяину виллы новостью о сокращении поставок. Костов горько усмехнулся, признав, однако, что немец по-своему прав. На циничное раболепие он отвечал циничной наглостью. К этому его приучили греческие и турецкие табачные вассалы.