– Где ты подобрал этого паршивого котенка?
– На улице, – ответил эксперт, привязывая козочку к оливе.
– Зачем ты привел ее?
– Чтобы ее накормить.
– А потом?
– Потом видно будет.
Привязав козочку, Костов погладил девочку по голове и устало присел за столик под оливой. Лицо у него было потное, утомленное, глаза ввалились. Кристалло испытующе всматривалась в него своими темными левантинскими глазами. Природный ум, обостренный житейским опытом, помог ей сразу же верно оценить положение. Она так часто сталкивалась с пороками, что научилась безошибочно отличать добрые побуждения. Покачав головой, она сказала в раздумье:
– Понимаю! Ты пожалел ее.
– А ты что подумала?
– Ничего особенного.
– Ты знаешь эту девочку?
– Да, – ответила гречанка. – Она вечно голодная и ходит попрошайничать.
– Это ужасно!..
– Здесь это обыкновенное дело.
– Где ее родители?
– Родителей нет. Мать убежала с каким-то матросом, а отец убит на итальянском фронте.
– А у кого она теперь живет?
– У своего дяди.
– Геракли?
– Да, Геракли.
– Что он за человек?
– Пьяница и лодырь.
– Надо будет поговорить с ним.
– Только неприятности наживешь. Он скандалист и ненавидит болгар.
Кристалло поправила свою замысловатую прическу и села на стул против Костова. На руке у нее красовался браслет из литого золота – свидетельство благосостояния и добропорядочности, которое давало понять мужчинам, что владелица браслета больше не намерена разменивать свои любезности на деньги.
– Что же ты собираешься с ней делать? – спросила она.
– Еще не решил. Может быть, возьму ее с собой.
Глаза у Костова блестели от лихорадочного возбуждения, а голос звучал глухо, словно шел из пустоты – пустоты тридцати бессмысленно растраченных суетных лет.
Кристалло на это не отозвалась. Удивить ее было трудно. Подул ветер, и листья оливы тихо зашелестели. Откуда-то донеслись звуки флейты – старинная, грустная мелодия струилась серебряными переливами в прозрачном воздухе. Такую мелодию, наверное, можно было услышать в древнегреческом театре. Кристалло подумала: «Пожилой мужчина и маленькая девчушка… Да, подобные встречи иной раз оканчиваются удочерением. Пройдет десяток лет. и эта сорока, пожалуй, превратится в красивую, элегантную барышню». Однако во всей этой истории было что-то неладное. Решение Костова казалось ей слишком поспешным. Она поглядывала то на Костова, то на Аликс, пытаясь представить себе, как они станут жить вместе.
– А ты что думаешь по этому поводу? – спросил эксперт.
– Мне кажется, что ты чересчур торопишься… Сначала помоги ей, а потом уже думай об удочерении.
– Но я хочу взять ее с собой.
– Ах да! Тогда Геракли с тебя две шкуры сдерет.
– Я готов заплатить ему, сколько он запросит.
– Не спеши! Незачем торопиться! Не показывай Геракли, что Аликс тебя интересует. Достаточно будет сказать, что ты берешь ее в служанки.
– А ты не могла бы мне помочь?
– Чем?
– Пойти вместе со мной к Геракли.
– Это уж совсем неразумно… Он подумает, что это я присмотрела для тебя Аликс, и заломит громадную цену.
Костов задумался. Гречанка была права.
– Не найдется ли у тебя какого-нибудь платьишка для девочки? – внезапно спросил он.
– Откуда мне его взять? – Кристалло недовольно поморщилась, потом подумала и сказала: – Постой! Попробую перешить из своего старья. Но если ты решил везти ее в Каваллу, то там ты сможешь купить ей кое-что у Клонариса – он одно время спекулировал детской одеждой. Скажи, что это я направила тебя к нему.
Она быстро встала и взяла Аликс за руку.
– Микро![60] Пойдем, сперва умоемся. Ты, наверное, сроду не видела ни мыла, ни гребенки.
С громким смехом Кристалло увела девочку на задний двор. Появление Аликс взволновало и ее. Девочка испуганно поплелась за ней.
Аликс все время прислушивалась к разговору взрослых, смутно понимая его смысл. У нее не было собственной воли, и она готова была покориться всему – и плохому и хорошему. Но какой-то первобытный детский инстинкт подсказывал ей, что эти люди желают ей добра. Глаза у старого господина были совсем непохожи на холодные глаза солдат, которые иногда швыряли ей кусочек хлеба, а если она пыталась стянуть хлеб, били ее по щекам. Она поняла, что, куда бы ее ни повели, что бы ни случилось с нею, ей по крайней мере дадут хлеба, никто не будет бить ее, а Геракли больше не станет лечить ее водкой.