– Девочке лучше, – сообщила она. – Госпожа раздобыла лекарство и сделала ей укол.
Немец не понял ее пирейского говора и спросил:
– Кому?
– Маленькой Аликс, которую хотят увезти в Каваллу.
Фон Гайер равнодушно кивнул. Он больше интересовался тем, куда девались Ирина и Костов, но Кристалло, не дав ему и слова вымолвить, неожиданно спросила:
– А у госпожи есть дети?
– Не знаю, – хмуро ответил немец.
– Она, вероятно, не способна иметь детей.
Кристалло быстро завертела машину, но вдруг остановила ее и спросила еще более фамильярно:
– А вы женаты?
Фон Гайер строго взглянул на нее своими холодными глазами.
– Я не обязан отвечать на ваши вопросы, – сказал он.
– Ах, извините, что я к вам пристаю! – Кристалло снова завертела машину, ничуть не смущаясь, словно вопрос ее был вполне естественным. – Мне просто хочется знать, у кого будет жить ребенок.
– Во всяком случае, не у меня, – огрызнулся фон Гайер. – Где господа?
– Ушли, – равнодушно ответила Кристалло.
Взглянув на немца, она заметила в его глазах мрачный блеск и злорадно подумала: «Поделом тебе, надутый индюк! Ты приехал сюда ради красивой женщины, а она от тебя отвернулась».
– Они ничего не просили мне передать? – спросил немец.
– Нет, – ответила Кристалло. – Ничего не передавали.
Кристалло еще раз насладилась ледяным гневом во взгляде немца, но и на этот раз не сочла нужным сказать, куда ушли Ирина и Костов. Фон Гайер постоял мгновение в мрачном раздумье, как бы стараясь разгадать, что означает поведение его спутников. А Кристалло воспользовалась этой минутой его душевной неустойчивости, чтобы нанести ему самый сильный удар.
– Они ушли с военным доктором, – сказала она, снимая с машины платьице Аликс и с довольным видом рассматривая его.
– С кем? – быстро спросил немец.
– С военным доктором! – ехидно повторила Кристалло. – Такой молодой красивый мужчина, они вместе принесли лекарства. Видать, они с госпожой старые знакомые.
– Благодарю! – произнес фон Гайер, надменно кивнув и сделав вид, что это его интересует не больше, чем болезнь Аликс.
Он прошел мимо оливы, под которой шила Кристалло. и побрел садом в густой тени гранатовых деревьев и смоковниц в сторону улицы. Им овладело знакомое чувство душевного разлада, тоски и одиночества, пронизанное острым, как меч, подозрением, что Ирина опять нашла себе кого-то и едва ли станет соблюдать приличия. Однако мысль эта не только не возмутила его, но даже усилила его влечение к этой женщине. Несмотря па свою леность и паразитический образ жизни, она сохранила что-то здоровое, чем обладала в юности и потом, когда работала в клинике. То была привычка думать и смеяться над самой собой – горькая мудрость существа развитого, но развращенного миром, обреченным теперь на гибель. И фон Гайеру все это было по душе, потому что ему самому подобной мудрости недоставало. Немцу всегда не хватает этой моральной силы славян – способности смеяться над самим собой.
Выйдя на улицу, он закурил сигарету и направился к морю, которое сейчас было синее и спокойное, а на закате сулило заиграть новыми красками. Жаркие часы миновали, и солнце клонилось к горизонту. Фон Гайеру захотелось искупаться, поплавать в море, а потом сесть на берегу и сидеть там до ужина, пока не появится Ирина. Прихрамывая, он медленными шагами вышел из поселка и по тропе направился оливковой рощей к пляжу, который был за холмом с древними руинами – фон Гайер заметил этот холм, когда подходили к острову на катере. Сквозь ветви олив проглядывало кобальтово-синее небо, с каждого холма открывался вид на сверкающий ультрамариновый залив. Воздух был насыщен запахом неведомых субтропических трав. Наконец фон Гайер достиг места, с которого был виден весь пляж. Оливковая роща спускалась к широкой полосе беломраморного песка, подковой огибавшей изумрудную воду маленькой и мелкой бухты. Кое-где из воды торчали базальтовые скалы, окруженные пеной волн, разбивающихся о камни. Здесь не было ни жары, ни духоты, ни знойных испарений, как па побережье, хотя все сверкало под лучами яркого солнца. В тиши оливковой рощи было спокойно, безлюдно, с моря веяло мягкой прохладой, в прозрачном воздухе расстилалась синяя даль.