– Покойника везут!..
– Покойника?
Это сообщение было впечатляющим даже для партизан. Мичкин в сопровождении Варвары и еще нескольких человек пошел вниз. Когда они подошли к машине, Данкин и его товарищи обследовали карманы путников в поисках оружия. Только один из мужчин – невысокий, широкоплечий и хромой – имел при себе пистолет. Он сдал его сам. От завернутого в одеяло мертвеца исходил трупный запах. Партизанам все это показалось зловещим и странным. Это было не похоже на те ужасы, с которыми они уже свыклись.
Лица вышедших из машины мужчин были тревожны и выражали мрачную озабоченность. Голова у женщины была повязана черным крепом. Мичкин вспомнил, что видел этих мужчин в Чамкории, и понял, что один из них – редкостная добыча для партизан. Этот человек стоил пяти генералов немецкой армии. А что-то в фигуре и осанке женщины, чье лицо он еще не мог разглядеть, напомнило ему докторшу, которая однажды под Новый год согласилась пойти в метель к его больному внуку. Все яснее вспоминал Мичкин те события. Да, среди людей, окружавших ее в тот новогодний вечер, были именно эти мужчины. Коренастый имел привычку обтираться снегом по утрам, а высокий – с серебристо-белыми волосами – бросал бешеные деньги на угощение гостей. Оба они были из враждебного мира. Но присутствие покойника и женщины в трауре требовало некоторой учтивости в обращении с путниками.
Мичкин спросил:
– Вы кто такие?
Высокий с белыми волосами ответил:
– Мы служащие табачной фирмы.
– А женщина? – Мичкин чуть было ne сказал из вежливости «госпожа».
– Это – вдова покойного.
Наступило молчание, и партизаны поняли, что это враги. Это было ясно и по роскошной машине, и по изысканным костюмам, и по ответам задержанных. Однако партизаны не забывали, что среди них женщина в трауре.
– Отпусти их, пускай едут! – сочувственно заметил кто-то.
Но Мичкин спросил насмешливо:
– Безгрешными христианами хотите стать?
Он знал, что у партизан нет ни права, ни оснований отпустить коренастого мужчину.
– Что вы намерены с нами делать? – спросил высокий седой человек.
– Там видно будет, – ответил Мичкин, пристально всматриваясь в свастику на лацкане фон Гайера. – Этот человек – немец?
– Да, немец, – ответил Костов. – Обыкновенный торговый служащий.
– А этот значок?
– От них требуют, вы ведь знаете… – с деланной наивностью проговорил эксперт.
Кто-то сдержанно засмеялся. Нарушая молчание, Мичкин распорядился:
– Сдайте личные и служебные документы.
Эксперт быстро и обеспокоенно заморгал, а лицо фон Гайера осталось неподвижным, как маска. Оба они вытащили и протянули партизанам свои бумажники. Ирина подала удостоверение личности.
– Просмотри документы и доложи, – сказал Мичкин Данкину. Потом обернулся к Варваре: – А ты обыщи машину.
Варвара влезла в машину с гримасой отвращения – в нос ударил трупный запах. Если не считать покойника, в машине было только два маленьких кожаных чемодана, какой-то пакет и плащи путников. В чемоданах ничего особенного не было, а в пакете оказалась большая кукла, платьице и детские туфельки. Варвара тщательно проверила в машине все углы и пустоты, где могли быть спрятаны документы, но ничего не обнаружила. Данкин в свою очередь внимательно обыскал карманы покойника и задержанных и забрал найденные у них бумаги. Машину оставили на шоссе, и по приказу Мичкина все направились к западному склону холма – там не грозили шальные пули. В это время раздался грохот, потрясший всю окрестность. Группа подрывников наконец-то взорвала мост. На пути к холму задержанные начали говорить между собой по-немецки. Женщина сказала:
– Однако они не так страшны, как я думала. Даже относятся с известным уважением к трауру и покойнику.
– Обыкновенные разбойники, – презрительно уронил фон Гайер.
Варвара услышала его слова и отозвалась по-немецки:
– Разбойник – вы, сударь!
Ирина и Костов замерли от ужаса, а фон Гайер спокойно спросил:
– Вы еврейка?
– Да, – угрюмо ответила Варвара.
– Я догадался по вашему акцепту.
Наступило короткое молчание, но Ирина успела прошептать:
– Вы с ума сошли. Эти люди нам ничего не сделают, если вы их не заденете и будете обращаться с ними вежливо.
– Вам-то конечно… – отозвался фон Гайер.
Он закурил, понимая, что минуты его сочтены. Но это его не взволновало, он почувствовал лишь злобу и досаду разбойника, стоящего перед виселицей. Просветление, наступившее у него па Тасосе, снова захлестнул мрак. Неизмеримое и бесчеловечное заблуждение – вера в превосходство немецкого духа – туманило ему разум даже в этот миг. Ничто не волновало его сейчас. Разве только желание выказать свою холодную ненависть к врагу.