Павел перестал писать на машинке и медленно поднялся. Он вежливо ответил на приветствие Ирины, но не проявил никакого волнения, а это показалось ей обидным после их необычной беседы в Чамкории.
Он спросил:
– Вы, наверное, хотите мне что-то сказать?
– Да, – глухо промолвила она.
Она надеялась ответить таким же равнодушием, по почувствовала, что не может. Холодность его поразила ее. Ирина вдруг потеряла свое привычное светское самообладание. Она униженно и беспомощно пробормотала:
– Я приготовила для вас ужин.
– Спасибо! – В глазах его снова промелькнула враждебная насмешка, зазвучавшая сейчас и в голосе. – Я питаюсь в столовой министерства.
– Вы очень заняты? – спросила Ирина, овладев собой и наконец-то сделав равнодушное лицо.
– Очень, – ответил он. – Только что вернулся с собрания, а к утру надо непременно подготовить доклад.
Он не спросил о том, как умер его брат и виделась ли Ирина с его матерью, только сказал:
– Я думаю, что мы с вами сможем поговорить завтра во второй половине дня.
Темные глаза снова посмотрели на нее – все так же испытующе, холодно и враждебно. В них не было и следа тех золотистых бликов, что горели тогда, в Чамкории. Ирина подумала, что он держится почти, как Данкин, и, наверное, что-то общее руководит поведением этих двух людей. И тогда ей стало ясно, что перед ней не брат ее мужа, не человек, в котором она увидела недостижимый идеал своей молодости, а коммунистический генерал.
Она пожелала ему спокойной ночи и бесшумно направилась к двери. А он даже не расслышал ее слов и подумал, что она ушла, не попрощавшись, но это его ничуть не задело. Закрывая за собой дверь, она опять взглянула на него. Павел сидел, склонившись над письменным столом, и пальцы его быстро перебегали но клавишам пишущей машинки.
Ирина ушла в свою комнату и приняла снотворное, а наутро проснулась с тяжелой головой, подавленная чувством мрачной безысходности. С обложенного тучами неба сыпал мелкий осенний дождь, завесивший прозрачной пеленой железно-серую мостовую и печально поникшие хризантемы в саду. С первого этажа доносились непрестанные телефонные звонки, гул возбужденных голосов и топот сапог. У парадного подъезда то и дело останавливались и снова отъезжали маленькие штабные автомобили и мотоциклисты в коротких меховых безрукавках поверх шинелей. К железной ограде сада были привязаны оседланные лошади, которые безжалостно топтали копытами цветочные клумбы. Время от времени раскрасневшийся на холодном сыром воздухе солдат отвязывал лошадь и куда-то мчался во весь опор. В штабе партизанской части кипела бурная деятельность. И по всему уже было видно, что старый мир рухнул и никогда не поднимется.
Ирина опустила оконную занавеску и, перейдя в столовую, выпила чашку крепкого кофе с печеньем. Голова у нее понемногу прояснилась. Обещание Павла поговорить с ней после обеда вселило в нее новые надежды. Может быть, вчерашнее его поведение объяснялось тем, что он был так занят. Может быть, ему было просто некогда вспомнить об их первой встрече.
Пока она мелкими глотками пила кофе и рассеянно слушала болтовню служанки о всяких пустяках, ей вдруг пришло в голову, что надо бы уничтожить и те документы, о которых Костов справлялся на прошлой неделе, когда звонил ей по телефону в Чамкорию. Документы хранились у нее в комнате, в сейфе, замурованном в стену позади зеркала, которое стояло на туалетном столике. Среди этих бумаг были торговые договоры, секретная переписка между «Никотианой» и Германским папиросным концерном и расписки, уличающие министров и чиновников во взятках, – целый архив улик, показывающих, как Борис превращал людей в свои послушные орудия. Однако все эти документы разоблачали не только продажные душонки взяточников, но и того, кто их подкупал, чтобы умножать свои прибыли, расширять свою власть и оплачивать капризы красивой и распутной жены, которая через фон Гайера обеспечивала фирме заказы Германского папиросного концерна. От этой мысли Ирину передернуло. Ведь документы клеймили печатью позора и ее. Она тоже числилась в инвентаре «Никотианы», тоже была собственностью Бориса Морева. Но, к счастью, никто не видел и не мог увидеть эти документы: только Борис имел доступ к сейфу и ключ от пего всегда носил с собой. А теперь ключ был у нее. Она сняла его с покойника перед возвращением в Каваллу.