— Откуда они? — вырвалось у Агавы, с надеждой всматривающейся в молодые лица. — Из Тиль-Гаримму?
— Ну отчего же сразу из Тиль-Гаримму? В Ниневии продаются рабы со всего мира. Потому что Ниневия — это и есть центр мира, — равнодушно ответила Шели, любуясь новым украшением. — Что скажешь, эти бусы идут к моим глазам?
— Да, да…
«Но что, если Шели ошибается? И здесь мой брат? Может быть, тогда я смогу выкупить его… Не я — Шели. Она ведь может это себе позволить. Надо только попросить ее об этом. Она добрая, она не откажет…»
На помост, переваливаясь как утка, поднялся чиновник-распорядитель с синюшным лицом, устало оглянулся на глашатая — щуплого старика, что-то сказал, вздохнул и начал торги. Говорил он тихо, как будто бурчал что-то себе под нос. Но когда глашатай подхватывал его слова, они разносились по всей площади, возвращаясь громогласным эхом.
Откуда рабы сказано не было, но подтверждено, что сирийцы, и Агава стала просить Шели подойти поближе.
— К чему это? Или тебе нравятся торги? — не понимала причины такого поведения Шели, пока сама не придумала себе повод согласиться с будущей родственницей: — Впрочем, почему бы и нет. Тем более что в первых рядах стоят только самые уважаемые люди. Нам ли там не место?
Пока они пробирались поближе, торги набрали ход. Сначала за бесценок продали самых негодных и бесполезных рабов, затем пришел черед тех, на кого стали поднимать цену вдвое и втрое.
Дальше третьего ряда женщины так и не прошли. Впереди стояли сановники, приказчики вельмож, младшие жрецы, купцы и стражники.
Один из сановников так грозно посмотрел на Шели и Агаву, когда они попытались продвинуться еще хотя бы на шаг, что женщины сначала обмерли от испуга, а затем отошли от него подальше.
— Вот тут и станем, — оглядевшись, тихо сказала Шели. — Хоть и с краю, зато все видно. И это хорошо, что мы здесь, а не там, где на нас все глазеют…
Стоявший впереди рослый воин в богатых доспехах осторожно оглянулся на нее через плечо. Шели заметила этот интерес к ней, кокетливо улыбнулась глазами и чуть приоткрыла лицо.
Мужчина не ответил, но по тому, как быстро он отвел взгляд, было понятно, что смущен.
Шели, хорошо зная, что запах ее благовоний будет ему приятен, подвинулась еще ближе.
— Меня зовут Шумун, — вдруг глухо, так, что она вздрогнула, произнес воин.
— Шели, — прошептала женщина и подумала:
«Скажу Агаве, чтобы шла домой одна…»
Царский полк вернулся в Ниневию вечером этого же дня. По домам распустили не всех, но сотне Шимшона повезло, и еще до заката отец с сыновьями покинули казармы.
Они шли, предвкушая встречу с домашними, долгий отдых, обильную трапезу и стараясь не думать о Мароне, о чьей судьбе было неведомо, но о ком знали: либо погиб, либо пленен, что лучше — неизвестно.
— Шели пока не говорите, — сказал Шимшон. — Он в разведке. Скажем, что его отослали в Табал по приказу принца. Дескать, раньше зимы не ждать. Подождем. Может, будут какие вести.
— Отец, да ей все равно, — осклабился Гиваргис.
— Рот закрой. Ты о моей жене говоришь, щенок, — зарычал отец.
Арица насмешливо посмотрел на Варду:
— Как думаешь, освоилась твоя невеста? Когда свадьба, уже решил?
— Не знаю. Как отец скажет?
Шимшон закивал и, все еще сердясь на Гиваргиса, через силу улыбнулся:
— Чего тянуть. Так она кто? Рабыня. Не стоит ни ей к этой жизни привыкать, ни домашним к ее нынешнему положению. Решил, значит, не тяни. Дней пять на сборы, и женитесь. Я поговорю с Диялой и Хемдой. Гиваргис и Арица обойдут родственников и друзей. А за всеми этими хлопотами и о Мароне меньше вспоминать будут.
Впереди показался их огромный двухэтажный дом, выглядывающий из-за высокого глинобитного забора, с широкими воротами из светлого бука. Около калитки играли младшие сыновья Гиваргиса, двенадцати и девяти лет.
— Сасон! Реут! — позвал их отец.
Дети, оставив свои забавы, замерли и стали всматриваться в мужчин.
— Дедушка! Отец! Наши вернулись! — закричали мальчики, стремглав бросившись к ним.
— Отец, Хадар уже совсем взрослый, — Гиваргис вспомнил о своем старшем сыне, и примирительно посмотрел на Шимшона. — Может, его вместо Марона в разведку пристроишь? Он и наездник не хуже братца.
— Сколько ему? Четырнадцать? Нет. Годик подождем…
— Если Хемда будет спрашивать, куда я пошла, — скажи: к Заре. Это жена пивовара с соседней улицы. А тебя я отослала домой, — напутствовала будущую родственницу Шели, то и дело оглядываясь на Шумуна, поджидавшего ее в сторонке.