Было время, когда слова Шульмубэла значили для Син-аххе-риба больше, чем все советы Гульята. Все закончилось после того, как между ними встала Закуту, которая не могла не заметить, как глашатай все явнее становится на сторону Арад-бел-ита. Женщины умеют ссорить друзей. Причем сделано это было так тонко, что сама она оказалась ни при чем. Чего она не рассчитала — что Шульмубэл нисколько не утратит своего влияния на царское окружение, ибо на людях царь по-прежнему был чуток и добр к глашатаю. А тот после этого окончательно сделал выбор в пользу пасынка Закуту.
Сейчас ото всех этих воспоминаний у Шульмубэла почему-то навернулись на глаза слезы.
«Старею», — с тоской подумал глашатай и, чтобы стряхнуть с себя всю эту ненужную шелуху, рывком поднялся с кровати, босиком пробежался по каменному полу, после чего надолго заперся в уборной. Когда он вышел оттуда, на постели сидел раббилум Саси.
— Не бережешь ты себя, дорогой Шульмубэл. Того и гляди простудишься, — глядя на его босые ноги, усмехнулся министр.
Глашатай почувствовал, как у него нехорошо засосало под ложечкой. Однако он не подал виду, что испуган, и надменно спросил:
— Кто дал тебе право врываться в мои покои без разрешения?
— А кто дал тебе право совать свой длинный нос в чужие дела? — с явным намерением оскорбить Шульмубэла с вызовом произнес Саси.
— Ты знаешь, что сделает с тобой царь, если хоть один волос упадет с моей головы? — понимая, к чему ведет этот разговор, спокойно ответил глашатай, покосившись на свой меч, лежавший у изголовья.
Саси эти слова позабавили:
— О-о-о, тебе не стоит беспокоиться о моем здоровье — как, впрочем, и о своих волосах. Они-то останутся на месте. Чего не скажешь о твоей голове.
Шульмубэл больше не медлил — бросился к кровати, намереваясь оттолкнуть Саси и завладеть оружием. Но раббилуму, для того чтобы остановить его, достаточно было вынуть из ножен свой меч.
Стальной клинок вошел в рыхлый живот как в масло. Старик захрипел, попытался дотянуться руками до горла раббилума, но Саси брезгливо оттолкнул его, после чего грузное тело глашатая рухнуло на пол, как будто это был мешок с зерном.
Саси обошел вокруг него слева, справа, потом присел на корточки и заглянул раненому в лицо.
Шульмубэл тяжело дышал, глаза сверкали бессильной ненавистью, в уголке рта появилась струйка крови.
— Ты еще можешь спасти своего сына. Говори, если он тебе дорог, — сказал Саси. — Все те угрозы, что Табшар-Ашшур озвучил, встречаясь с местной знатью в Тушхане, Хальпу, Арпаде, Маркасу, — это всего лишь надежда запугать наместников, или за всем этим действительно стоит заговор, чтобы устранить сторонников Закуту?
— Да, заговор существует, — прохрипел Шульмубэл.
— Ну же! Ну же, говори! — подтолкнул его раббилум.
— Сына… Ты не тронешь моего сына?
— Нет — даю тебе слово.
— Набу-шур-уцур собирается расправиться сразу с несколькими сторонниками Закуту. Но с кем встречался Табшар, я не знаю.
— А что? Что ты знаешь?!
— Только имена… Дилшэд, Короуша, Кара, Мара…
— Кто они? Кто они? — попытался докричаться до него раббилум, но было поздно. Шульмубэл закатил глаза и затих.
Услышав, что сзади открылась дверь, Саси проворно поднялся и схватился за меч, но увидев Набу-аххе-буллита, прокравшегося в комнату, успокоился.
— Что ты узнал? — спросил тот.
— Неважно. Нам надо хорошо замести следы.
— Мар-Априм уже проснулся. Мне позаботиться о нем?
— Нет, — сухо сказал раббилум. — Приведи его сюда и будь с ним пообходительнее.
В комнате Шульмубэла Мар-Априм появился четверть часа спустя. Его не удивили ни труп глашатая, ни присутствие Саси.
— Вот уж не ожидал, что все повернется именно так.
— Набу, оставь нас и забери с собой стражу, — приказал Саси.
Набу-аххе-буллит не прекословил, хотя и не удержался от насмешливого взгляда в сторону Мар-Априма.
— Не беспокойся, я не собираюсь тебя убивать, как сделал это с твоим спутником, — сразу предупредил Саси, как только раббилумы остались в комнате один на один.
— Я это уже понял. Но когда мы с тобой договаривались тайно поддерживать друг друга, ты не сказал, что собираешься использовать меня как своего шпиона. Я не намерен выдавать тебе тайны, в которые посвящен, даже под угрозой жизни.