— И что же теперь? — нервно усмехается Гарри. — Прогонишь меня?
Риддл тоже усмехается и откидывается на спинку кресла.
— Напротив, — негромко, но азартно произносит он. — Я помогу понять, где на самом деле находится твоё место. — После этих слов Гарри смотрит прямо ему в лицо, хмурясь. — Мне кажется, ты попал сюда не только потому, что тобою двигал долг. Ты оказался с нами, потому что хотел быть здесь. Конечно, ты этого пока не понимаешь. Желание это подсознательное, скрытое где-то в самой глубине твоей нетронутой души. Но ты уверен, что сможешь здесь прижиться. Значит, ты готов к тому, чтобы искалечить душу.
— Ты думаешь, я хочу стать убийцей?
— Нет, я думаю, ты хочешь свободы, — отвечает Риддл с неожиданно мягкой улыбкой. — До одиннадцати лет мерзкие родственники-магглы говорили, что ты должен делать, ещё девять лет тобою помыкал Дамблдор. Но ты никогда не жил для себя.
— Это не так, — упрямо возражает Гарри.
Пальцы начинают подрагивать от ужасающих в своей меткости слов Риддла. Ведь именно об этом он думал в последний год, а особенно в минувшую ночь. Вся его жизнь — борьба, сплошная изматывающая война. Единственным относительно спокойным временем были первые несколько лет обучения в Хогвартсе. А потом юность резко закончилась. Гарри отдал себя Дамблдору целиком, всего. Он так отчаянно хотел победить в этой войне, что пожертвовал всем, что имел, ради общей цели. Единственное, что было у него своим и родным, и чего не коснулась война — это Джинни. Но он оттолкнул от себя и её, оставшись с собственной битвой один на один и больше не подпуская к себе никого ближе, чем требовалось.
— Это так, Гарри, — произносит Риддл снисходительно. — Ты хочешь, чтобы война закончилась, чтобы Пожиратели навсегда исчезли, а я был бы мёртв. Но ты не понимаешь одного. Война — это не вызов лично тебе, это не вендетта. Это всего лишь борьба за власть в стране, в которой ты живёшь. Ты думаешь, что можешь что-то изменить, сражаясь за то, что тебе, в общем-то, не нужно. Это политическая война, которая уже не имеет ничего общего с философским камнем, который ты бросился защищать, или с гибелью этого юного хаффлпаффца, в которой ты, кажется, до сих пор винишь себя.
— Я не понимаю, — обречённо шепчет Гарри, прикрывая глаза.
— Ты лишь символ сопротивления, как флаг или знамя. В бою ты ничуть не лучше какого-нибудь аврора. Но ты по-прежнему принимаешь на себя ненужную ответственность. Но это больше не твоя война. В ней ты только пешка. Ты думаешь, что ситуация может измениться, если ты вмешаешься, если будешь бросаться в гущу сражения или самолично подожжёшь несколько наших складов. Но это ошибка. Поверь, мало что изменится, если ты начнёшь жить, следуя не долгу, а своим желаниям.
— Да, я — рядовой боец, — внезапно разозлившись, вспыхивает Гарри, — да, я ничуть не лучше любого аврора, поэтому я не живу в огромном особняке, сверкая дорогими побрякушками и тряпками.
На лице Риддла появляется озадаченность.
— А что плохого в хорошей жизни? — спокойно интересуется он. — Дамблдор сделал из вас мучеников, заперев в старом тесном маггловском доме. Неудивительно, что после двух лет затворнической жизни ты прибежал к нам. Мои слуги тоже не лучше и не хуже любого аврора. Но я не считаю, что для поднятия боевого духа им нужно ютиться в грязных каморках. Они живут здесь так, как им нравится, и делают то, что хотят. У каждого из них просторная комната, сытная еда, вино, женщины, если нужно, и прочие приятные излишества. В обмен на это я требую лишь подчинения, и они беспрекословно выполняют мои приказы, потому что никто не хочет отказываться от такой жизни. И, разумеется, посылая моих людей на задание довольными и отдохнувшими, я уверен в том, что им без труда удастся одолеть горстку жалких измученных авроров. — Гарри признаёт, что он прав, и потому просто опускает голову. — Я веду к тому, что ты просто хочешь, чтобы тебе было плохо. Ты думаешь, что съев на ужин не кусок вкусного мяса, а постное рагу… — Риддл делает многозначительную паузу, и Гарри краснеет, вспоминая последний ужин в штабе, — ты принесёшь во имя победы великую жертву, но это не так. В этой войне ты уже не играешь значимой роли, а потому вполне можешь жить так, как заслуживаешь, а не так, как тебе позволял Дамблдор.
— Значит, я остаюсь, — подводит мрачный итог Гарри.